СЛОВО – НЕ ВОРОБЕЙ, или АНЕКДОТИЧНЫЕ СИТУАЦИИ
«Эта бедная, старая невинная птица
ругается, как тысяча чертей,
но она не понимает, что говорит»
(Р.-Л. Стивенсон. «Остров сокровищ»)
«Дядя Ваня хороший и пригожий,
Дядя Ваня всех юношей моложе!»
(народный шлягер «Дядя Ваня»)
«Это была чепуха. Которая, впрочем,
когда-то имела большое значение»
(Павлов С. «Чердак вселенной»)
«Бойся корову - спереди, лошадь – сзади,
а начальника – со всех сторон»
(Народная мудрость)
Откуда берутся анекдоты? Странный вопрос! Конечно же, из жизни, и вовсе неважно, кто их запускает в обиход: всезнающее армянское радио, евреи из неунывающей Одессы или болгары из весёлого городка Габрово. Главное то, что анекдоты существуют. Я думаю, в жизни почти у каждого были хоть один случай, который можно считать анекдотом. Или, в крайнем случае, читатель был свидетелем анекдотичного случая. А бывает и так, что некто становится как бы генератором смешных, идиотских, анекдотических ситуаций, причем сам того совершенно не желая.
Работал у нас в КБ уже в самом конце эпохи так называемого застоя на должности главного инженера некий гражданин, назовем его Иваном Степановичем. К нам его назначили номенклатурно, по партийной линии, сверху, дорабатывать до пенсии. Совершенно даже очень возможно, что в лучшие свои годы Иван Степанович был вполне достойным работником и – чем черт не шутит? – руководителем, о чем свидетельствовало несколько медалей, которые он пришпиливал к парадному пиджаку по торжественным, нестандартным дням. Но о том мы не спорим и говорить не будем, ибо прошлое его нам было не ведомо, да и не особенно интересовало, однако в КБ всё же ходили неясные слухи, что, дескать, там, на прежнем месте, Иван Степанович не сориентировался, как должно и тем самым «проштрафился», а посему направлен сюда, к нам, доработать до пенсии. Но это были всего лишь слухи и мы опираться на них не будем. Как говорят на Востоке: собака лает, а караван идет.
Вот так и наш конструкторский караван продвигался помалу вперед, к вершинам больших и малых достижений… А народ у нас в КБ был в те времена молодой, 30 -40 лет, энергия из нас прямо-таки фонтанировала, била ключом. Впрочем, глупости тоже иной раз мы выдавали, чего уж скрывать. Молодые были, иногда шибала, как говорят в народе, моча в голову. Об этих перпендикулярных случаях я и рассказываю в «аномальных» историях, выложенных на этом разделе сайта.
Я это к чему говорю? А к тому, что, несмотря на так называемый застой и тоталитаризм, мы были достаточно самостоятельны в своих действиях в нашем конструкторском бюро. Надо поговорить с Хабаровском? А нет проблем: заказываешь межгород и выясняешь, есть ли там электровыключатели нужного нам типа. Это сейчас по межгороду (если он ещё есть у вас в офисе) только сам шеф может говорить, а раньше – любой конструктор, у которого возник интерес. Или вдруг появлялась необходимость слетать в Кишинёв или Киев, посоветоваться с сотрудниками ВНИИсельмаша. Да какие проблемы? Выписал командировку, взял билет на самолёт и лети себе белым лебедем в пункт А или там Б. Хотя, конечно, не надо представлять себе существовавшее тогда положение вещей слишком утрированно, бросаться в другую крайность, что-де КБ наше - словно Запорожская Сечь, полная вольница. Как бы не так!! Конечный результат, как правило, положительный, должен быть на выходе, а иначе и разговаривали с нами совсем по-другому. Так что были у нас рамки, была система, как любят говорить нынешние политики, «сдерживающих мер и противовесов»: существовал пятилетний план, наличествовали внутренние планы и графики исполнения по КБ, но вот в этих рамках, в рамках планов, была относительная свобода. Как говориться: твори, выдумывай, пробуй. Да. И вот творишь, пробуешь эдаким манером, пока и самому не станет ясно, что чепуху городишь. А тут уж спохватываешься и, памятуя о нехватке времени, начинаешь мобилизацию и собственных сил, и сил твоих подчиненных сотрудников, и всё такое прочее. То есть особо мы и не задумывались о длительности рабочего дня: если надо, значит – надо. Оставались по вечерам, приходили в выходные дни, что-то чертили, копались в справочниках и спорили до одури, будет ли работать надлежащим образом тот или иной узел, или застопориться намертво. Даже на отдыхе, за городом, на берегу реки, природе, приняв иной раз немножко «на грудь», мы частенько вновь и вновь возвращались к производственным темам, как те канадские лесорубы, что «в лесу – о женщинах, а с женщинами – о лесе». Словом, мы жили работой, производством, сами прекрасно понимали, когда нужно поднажать, мобилизоваться, а когда и расслабиться… И наш начальник КБ, и его зам по науке, которые сами были очень даже неплохими конструкторами, понимали нас, как никто другой, и порой закрывали глаза на наши небольшие грешки, зная, что в нужный момент мы все встанем как один, враг будет разбит, и победа, естественно, останется за нами.
Но не таков был назначенный к нам Иван Степанович. Руководитель старой закваски, причем, вероятно, не самых лучших дрожжей, он твердо верил, что без твердой руки, без начальнического догляду, подчиненные быстро деградируют и начинают разлагаться в производственном плане, а возможно, и в моральном, скатываясь в болото разгильдяйства, халатности, то есть начинают сачковать, манкировать своими обязанностями и вообще «так дела не делаются». Словом, он любил собирать «пятиминутки» по утрам продолжительностью не менее получаса, как минимум, на которых любил стучать кулаком, шумно кричать и вообще норовил «нагнать страху». Наши руководители это быстро поняли и потихоньку-полегоньку оттеснили его от творческой работы, оставив за ним приглядывать за автогаражом, строителями и отделом снабжения. Вообще-то на этом направлении он справлялся с делами. Правда, и особой любовью у своих подчиненных, надо честно сказать, не пользовался. Хотя, с другой стороны, он и не красная девка, чтобы всем нравиться. Тут или-или: или начальника должны уважать, или бояться, третьего не дано.
Таким образом, конструкторские и технологические отделы как бы мало зависели от стиля и методов руководства Ивана Степановича. Хотя время от времени – жизнь-то по всякому поворачивалась! – случалось, что Иван Степанович оставался за начальника. Диковинного тут ничего нет. Ваш покорный слуга, будучи всего лишь завсектором серийных машин, тоже как-то сподобился нести тяжкое бремя руководства. Дело было ранней осенью, начальник КБ в командировку укатил, заведующие отделами тоже кто где: в командировках, в отпусках. За старшего оставался на тот момент зам. по науке Климентий Дмитриевич. Дело происходило в пятницу. Вызывает он как-то часов в одиннадцать меня к себе в кабинет и говорит:
- Вот, Владимир Иванович, никого из руководителей отделов не осталось, и я решил возложить на тебя руководство Конструкторским Бюро. Руководитель ты грамотный, ситуацией владеешь. Если позвонят из Москвы – ты в курсе основных дел, и можешь дать точную и подробную справку. Секретарше я скажу, чтобы на тебя выходила, если что. А то мне надо тоже уехать. Ты как, готов к такому повороту?
Я, несколько ошарашенный от такого неожиданного предложения, начал что-то мямлить, но Клим Дмитриевич решительно прервал мои попытки к сопротивлению:
- Значит, решено. С этого момента – ты начальник КБ, решай все вопросы, которые будут возникать в процессе. А у меня к тебе, как к начальнику, есть личная просьба: ты отпусти меня сейчас, я хочу уехать на охоту, договорились уже с ребятами, в канун выходных. Как ты, отпустишь?
Ну, в самом деле, не начинать же было мне свою деятельность начальника КБ с категорического отказа? Естественно, я разрешил Климу Дмитриевичу отлучиться, охотник он был заядлый и рыбак страстный. Мы посмеялись, обменялись рукопожатиями и я, словно силач Геракл, временно принял на себя тяжесть руководства и руководил аж до самого конца рабочего дня. Так что есть такой факт в моей биографии: был начальником КБ в течение нескольких часов. По-видимому, руководил я очень хорошо, потому что анекдотов обо мне не складывали. А, возможно, потому, что срок моего пребывания на должности руководителя был микроскопичен. Справедливым будет предположить, что большая часть сотрудников даже и не подозревала тогда, кто ими руководил в самом деле.
Иное дело - Иван Степанович. Он ведь был одним из руководителей по должности, настоящим, а не таким, как мне довелось – «калифом на час». И вот когда он оставался у кормила КБ один – тут начиналось. Он развивал бурную деятельность, дергал всех почем зря, стучал кулаком и требовал незамедлительных результатов и зримой отдачи. Естественно, мы к таким преждевременным родам не были готовы, и потому уходили в отказ, проявляли несогласие и даже некое бунтарство. А наше такое фрондёрство, естественно, разжигало нетерпимость Ивана Степановича и тут начиналась вялотекущая самоподдерживающаяся реакция перманентной нервозности… Здесь, конечно, и мы были виноваты частично. Но и Иван Степанович нам не уступал, можете поверить. И иногда такое смешное получалось в результате этих бурь в стакане воды. Вот о некоторых из них я и хочу вам рассказать.
Как-то по утру Иван Степанович собирает заведующих отделами и секторами у себя в кабинете на планёрку и начинает вести такую речь:
– С дисциплиной, товарищи, дела у нас обстоят неважно. Вот, к примеру, захожу я на днях к художникам (был у нас такой сектор технического дизайна, художественного конструирования). Время 10 часов, рабочий день в разгаре. А они, видите ли, сидят за столом, пьют, кто в одежде, кто без…
– Как без одежды?! – спросил кто-то из нас с нарочитым ужасом. – Голые?! И пьют?! Ну, это ва-аще! Докатились…
Мы весело загудели, перемигиваясь и радуясь неожиданному развлечению. Конечно, это была чушь собачья, но мы охотно включаясь в розыгрыш.
- -Э-э-э… замялся оторопелый Иван Степанович, поняв, что его подловили. – Вы меня не так поняли товарищи… В одежде – это имеется в виду - в пальто. А время-то -11 часов, работать надо, страна ждет… А пили они, конечно, чай, и это их счастье, а не то бы мы разговаривали с ними сейчас по-иному...
Он снова оседлал любимого конька – начал напускать на нас страшилки. Но нам то это по фигу было, мы уже народец в массе своей был тертый и ушлый, поднабравшийся боевого опыта в командировках. Нас не такие начальники ломали о колено, да ничего нам не сделалось, выстояли.
– А-а-а… - Разочаровано протянули мы хором. – Так какой же тут криминал? Хотя присмотреться к художникам нелишне. Они ведь творческие люди и вполне способны на что-нибудь этакое… Богемка…
Сережа Хорошилов, заведующий сектором технической эстетики, исподтишка показывал нам кулак. День начинался смешно, и, значит, всё должно сложиться как надо.
А вот еще был случай. Принял я как-то к себе в отдел на должность инженера парня молодого, звали его Рахматулло, а вот фамилию я уже не помню. Узбек он по национальности был. Ну, ничего так парнишка, шустрый, его бы поднатаскать, возможно, и толк из него вышел бы. Месяца четыре он у нас поработал, и тут я уехал в командировку. Дело по осени было. А осенью нас лихорадило. Почему? Да потому что страда уборочная. И по каким-то идиотским решениям нас привлекали на сбор хлопка. А хлопок собирать – это вам, сами понимаете, не в компьютерные игры играть. Хлопок – это та ещё сельхозкультура! Вон, даже США в свое время завозили негров из Африки, чтобы было кому на плантациях работать. Потому как не хотел тамошний народ гнуть спины на поле, всем хотелось ковбоями быть, на лошадях гарцевать, грабить почтовые поезда, палить из длинноствольных револьверов и пить виски в салунах… Вот и понавезли чернокожих, как потом попозже выяснилось, на свою голову. Потому что и товарищам неграм тоже не шибко хотелось собирать чертов хлопок, как сейчас бы сказали тинейджеры, им тоже «было в лом», и началась борьба за гражданские права, а потом и гражданская война в Штатах. Так что хлопок – это очень серьезно.
Вот и у нас
собирать хлопок никому не хотелось. Даже дехканам. Это в кино передовичка
соцсоревнования Турсуной Ахунова и
прочие «загорелые узбечки быстро хлопок соберут». Соберут, конечно, выхода у
них иного нет, но не быстро. Но не только одни загорелые узбечки хлопок
собирали. Ибо что такое сбор хлопка? Хлопок ведь зреет постепенно. Сначала верхние
коробочки, потом нижние. И потому по одному и тому ряду хлопковых кустов можешь
ходить целую неделю, и даже земляные комки уже начинаешь узнавать «в лицо». А
если механизированная уборка, то комбайн хлопковый гоняй взад-вперед. Или
применяй принудительное открывание хлопковых коробочек, чтобы враз раскрывались,
тем самым экономь горючее. А это уже на качестве хлопка сказывается. Словом, очень
заморочная сельхозкультура, этот
хлопок, пахта по-узбекски... И потому наверху чья-то умная голова придумала: а вот объявляем типа чрезвычайное положение
и айда всех «конторских» на поля. Тогда «офисов» не было, а были «конторы».
Сказано – сделано. И побрели по полям «конторские пахтакоры» с мешками в руках -
собирать вручную белое золото. Скажете – ну и что здесь такого? Вы когда-нибудь
пробовали собирать тополиный пух? Вот попробуйте за день сотню килограммов (это
как бы норма) пуха набрать, тогда и поговорим. Я при всём своем прилежании,
понимании текущего момента и тогдашней политической
зрелости набирал не более
Вот и конторский люд, по-видимому, решили приучить таким образом, что бы вместо комбайнов их использовать и всё такое. Причем горожан стали привлекать уже не только в период действительно каких-то разгулов стихий, а потому что «так положено». Кем и на кого положено – не уточнялось, вроде бы как от сотворения мира так было… И аргументы в защиту такого положения дел приводились ошеломляющие, убийственные аргументы. Как нам доказывал один инструктор из райкома:
– Вы трусы носите? Уот! (именно так он говорил – уот). Носите трусы, да? Уот. А что такое трусы? Это, товарищи, хлопок! А хлопок надо собирать. Уот.
На что Слава Ледяев, наш программист, резонно заметил:
– Ну да, конечно! Железная логика. Я и зубы ещё чищу. Так что мне теперь, ловить свинью и стричь щетину, чтобы щетку себе зубную сделать?
Про свинью это он, конечно, зря тогда упомянул. Потому как инструктор был азиат и к свиньям относился негативно, как к нечистому животному, согласно религиозному ученью. Они хоть и партийные были, азиаты, но многие из них и Коран чли параллельно. Было видно, что инструктор сильно обиделся. Потому как свое патриотическое выступление он закончил сухо, без огонька и образных примеров, с нажимом произнеся: «Потому, что так положено. Уот».
Ну, плетью обуха не перешибёшь. Приходилось ездить на хлопок в рамках программы «Город – селу». Вот и от нашего КБ сколачивались бригады и почти на месяц уезжали в отдаленные районы, помогать дехканам в нелегком труде.
Так и в тот раз было, о котором я хочу вам рассказать. Собрали бригаду наспех и отправили её на борьбу с урожаем. А ребята возьми там, да и забузи. Потому как не все колхозы и совхозы предоставляли сносные условия для проживания и сытную кормежку. Видать, в том колхозе, куда наших ребят отправили, было совсем уж невмоготу. Потому что конфликт выплеснулся до уровня тамошнего райкома, а оттуда уже известили наше начальство. А за начальника оставался как раз Иван Степанович. Собирает он нас на симпозиум и давай метать громы и молнии. Ну, чисто Зевс, с поправкой, конечно, на современность. И тут я вижу, что он в меня норовит всё больше метнуть. А я не могу понять, что и к чему, вроде я не причастен был, потому, как без меня формировали бригаду, я в командировке был. Правда, по возвращению из поездки я узнал, что от нашего отдела в бригаду пахтакоров был направлен наш паренёк Рахматулло. И потому я пребывал в некотором недоумении, ибо не хотелось мне просто так, как говориться, за здорово живешь, выступать в качестве грозоразрядника. Слушаю я гневную речь начальника и никак не могу сообразить, при чем тут я. А тут - трах! - ударила молния персонально в меня:
– А вот вы, Владимир Иванович, вообще запустили воспитательную работу с кадрами!
– С чего это вы, Иван Степанович, взяли, что я запустил воспитательную работу с кадрами? – парировал я в том же тяжеловесном бюрократическом стиле. – Работу мы проводим, наставничество внедряем, без опеки молодежь не оставляем, ибо это наше будущее и резерв…
Словам, гнал пургу, но придраться было не к чему, потому как всё было в рамках.
- Не запускаете, говорите? А вот ваш Рахматулло… – тут Иван Степанович набрал воздуху и, подняв указательный палец кверху, заостряя внимание, дабы все мы прониклись важностью момента, громко произнес, чеканя слова, – он-то как раз и являлся зачинщиком смуты на хлопке!!
– Ну и о чем это говорит? – отмахнулся я. – Рахматулло в это время был не под моим началом, а под руководством старшего по бригаде. С него и надо спрашивать за воспитательную работу с кадрами. Кто там у них был старший в бригаде?
– А ваш Рахматулло разлюбезный и был старший в бригаде, – криво усмехаясь, мстительно произнес Иван Степанович и вновь посуровел, – и он же первым поднял бучу.
- Как?! – с видимым возмущением вскричал я, шибко радея о сельхозработах неизвестного мне колхоза. – Рахматулло – старший?! Да он у нас в КБ всего четыре месяца работает!! А тут такое важное мероприятие – сбор хлопка! Какая безответственность! Какой дурак его назначил старшим?!
- А я и назначил! – в запальчивости, по простецки, откликнулся Иван Степанович. Но тут же он быстро сообразил, что подзалетел в словесной перепалке. Спасая свое реноме, Иван Степанович срочно насупил брови, принял суровый вид, и придавив поверхность стола рукой, тем самым всем дал понять, что дискуссии он более не потерпит, ибо ситуация предельно понятна и определенные оргвыводы, – ясен пень, не в мою пользу! – будут сделаны. Сидящие за столом руководители среднего звена с трудом старались сдержать улыбки, пряча глаза и прикрывая руками рты. Но Иван Степанович продолжал делать вид, что ни чего особенного не произошло, он даже и бровью не повел, и это следует признать: выдержка у него была на должном уровне…
Но больше
всего Иван Степанович любил демонстрации. Тут было, где развернуться его
организаторским способностям! А тогда демонстраций было две: первомайская и
ноябрьская. Райкомы от скуки одуревали и спустили
«в низы» указание: всем организациям предоставить на листах ватмана эскиз
колонны, где, что, кто, какая машина, транспаранты и прочие атрибуты
праздничного шествия. Работа кипела вовсю: художники, напрягая мозговые извилины
и высунув языки от усердия, чертили схемы колонны, указывая места расположения
тех или иных транспарантов, автомобилей с плакатами и прочие важные объекты и моменты.
Ивана Степановича – это было ощутимо заметно - даже слегка лихорадило от
навалившегося объёма работ, от важности и умопомрачительной занятости. Мы, само
собой, это его горение не слишком разделяли, горели энтузиазмом в меру и скептически
посмеивались, хотя праздника, разумеется, ждали. Это была очень хорошая,
реальная возможность собраться нам всем вместе, ведь часть наших сотрудников
проживала и работала в селе Белые – Воды (там располагалось несколько отделов и
экспериментальный цех). А вторая часть – в городе Чимкент, где также
располагались другие наши отделы, испытательная лаборатория, складские
помещения, строилось здание экспериментального цеха и центральный девятиэтажный
офис на проспекте им. Ленина, а также находились автопарк и бомбоубежище. Не
надо улыбаться относительно бомбоубежища, оно было заложено в проекте, по
которому мы строили комплекс своих административных зданий. Бомбоубежище было
самым что ни есть настоящим, с автономными системами вентиляции,
водоснабжения, с массивными бетонными
перекрытиями…. Это вам не нынешние натяжные потолки «армстронг» из прессованной
трухи, которые может разрушить пробежавшая мышь. Солидно тогда строили, не в
пример нынешнему картонному «евроремонту». Так что мы были довольно-таки солидной
«конторой». Да, и вот представьте себе: когда мы отстроили наш комплекс
полностью – тут-то и грянула в полный рост перестройка с переделом собственности,
Советский Союз завалили и все пошло прахом, ибо восторжествовал Его Величество
Торгаш. Теперь, я полагаю, вам нет нужды спрашивать меня, как я отношусь к
либерализму. Хотя я не об этом хотел сказать, я же говорил о наших сотрудниках,
о том, что по большим праздникам у нас
наличествовала реальная возможность собраться вместе. Да если еще учесть, что
много было разъездов по заводам, смежным и согласующим организациям – то вы же
понимаете, виделись мы друг с другом далеко не каждый день, хотя и работали в
одной фирме. И поэтому демонстрации в этом плане мы искренне приветствовали. Да
и повод был немаловажный для веселья, ибо работа двигалась, мы выполняли
порученные задания, разрабатывали новую технику, набирались опыта, делали
карьерный рост разной степени, получили квартиры и другие соцблага. Так что
повод для оптимизма у нас, несомненно, наличествовал. Следует отметить: демонстрации
в нашей фирме проходили весело, на хорошем уровне, несмотря на усилия Ивана
Степановича придать должный официоз мероприятию. Мы были молоды и потому к
насаждаемому официозу относились с некоторой иронией, а это, в свою очередь,
служило Ивану Степановичу основанием для последующих «разборов полетов».
Как-то вовремя одной из первомайских демонстраций, когда наша колонна притормозила на некоторой время – по-видимому, у впереди идущих было в запасе много здравиц и им потребовалось несколько больше времени, чтобы выразить переполнявшие их радостные чувства… И что было делать во время таких остановок? Конечно же, немножко, для веселья и куража принять горячительного из сосудов, которые находились у нас в пакетах, сумках и просто в слегка оттопыренных карманах. А для этого мы поставили плакаты, транспаранты и портреты вождей к дереву и разбились на небольшие группки по интересам и беззаботно предавались веселью на всю катушку своего праздничного настроения. Но это мы веселились беззаботно, ни о чем не подозревая. Но только не Иван Степанович. Он в это самое время не отдыхал, он - бдил. И вот после отшумевших праздников вскоре были устроены разборки, так сказать «материализация духов и раздача слонов». Вот как это выглядело. Собрались в кабинете у Ивана Степановича, жаждем услышать, чего же мы такого страшного и непоправимого сделали на демонстрации, за которое нам нет и не будет прощения. И надо сказать, Иван Степанович нас не разочаровал, выдал перл на-гора:
– Значит так, товарищи! Следует отметить, что хотя демонстрация и прошла на должном уровне, но некоторые товарищи безответственно отнеслись к возложенной на них миссии. Я прохаживался по колонне во время остановок и что же я видел? Не очень хорошее я видел, товарищи! Конструктора, разбившись на кучки, спокойно выпивают и закусывают… Но в это же время Черненко к дереву прислоненный был, а Горбачев – так тот вообще в арыке валялся!
- А что, приезжали?! – изумленно выдохнули сразу два-три человека. Я же говорил, народ у нас был молодой, языкастый и словесную оплошность Ивана Степановича не преминули раскрутить. – Вот как! А в газетах ничего об этом не сообщали…
Народ обрадовано загудел, весело перемигиваясь и подталкивая друг друга: хорошая назревала ситуация, комичная.
Иван Степанович некоторое время ошалело смотрел на нас, соображая. Потом, по-видимому, до него «дошло» и он, с озабоченным видом перекладывая бумаги на своем столе, сказал, словно никаких оговорок и не было:
– Товарищи заведующие! Я попрошу вас провести соответствующую разъяснительную работу в своих подразделениях и надеюсь, что в следующую демонстрацию подобных случаев не было. Всем всё ясно?
Мы дружно заверили, что соответствующую работу проведем, и что члены Политбюро у нас не будут стоять сиротливо у деревьев. А уж тем более – валяться в арыках. Потому что подобные явления – как ни крути, а – непорядок и где-то даже политическая незрелость, а, возможно, и политическая близорукость. На том мы и расстались, довольные друг другом, хотя и в разной степени. Ибо было понятно, что Иван Степанович нам при случае припомнит наше умничание относительно портретов. Так оно и случилось, и больше всех не повезло мне, ибо роковой жребий пал на меня.
Именно в канун Октябрьской демонстрации вызывает меня Иван Степанович в кабинет и сообщает «приятную» новость.
– Владимир Иванович, есть мнение назначить тебя старшим праздничной колонны. Руководитель ты достаточно опытный, сообразительный, умеешь находить общий язык с большинством сотрудников, так что тебе и управлять праздничной колонной, чтобы собственным примером, как говориться, и всё такое…
Ай да Иван Степанович – подумал я. – Не оценили мы его, за простачка держали. А он не прост, совсем не прост! Это же надо: «есть мнение»! Где оно есть и чьё?! И ведь не станешь, понятное дело, расспрашивать, чьё это мнение. Ну, Иван Степаныч, ну, рукодельник! Такую каверзу придумать: назначить старшим колонны! Хороший ход! Это же такая морока: надо получить и раздать, как их называл Иван Степанович, «предметы», то есть флаги, транспаранты, те самые портреты вождей опять же, маленькие флажки и красные повязки правофланговым, строго следить, что бы портреты вождей -упаси бог! - не валялись в арыках во время приема демонстрантами напитков, но, самое главное, обеспечить полную сохранность означенных предметов, то есть после окончания праздничного шествия всё вышеописанное имущество необходимо принять по списку, погрузить в транспорт, доставить к зданию нашего КБ и вновь разгрузить, упрятав в служебном чулане до новых праздников. И это вместо того, чтобы прямиком с площади отправиться гулять по городу или же завалиться в гости, к праздничному столу. Хорош гусь, Иван Степанович, экую свинью мне подложил! Как он красиво отыгрался на мне за все мои приколы и подначки! Я сразу зауважал Ивана Степановича, почувствовав в нем достойного и опасного противника. Нет, не прост Иван Степанович, далеко не прост. Но ситуацию назад теперь не отыграешь. Я обреченно кивнул головой:
– Спасибо, Иван Степанович, за оказанное доверие, только вот…
Но Иван Степанович не дал мне ни малейшей возможности навязать дискуссию:
- Справишься, Владимир Иванович, ты у нас один из толковых руководителей. Потому тебе и доверили. Сам понимаешь, не каждому такое ответственное поручишь… Значит так: заготовь списки предметов, подбери нужных, ответственных людей, кои будут эти предметы нести на праздничном шествии. Проинструктируй обязательно, что и как, что бы не было никаких неожиданностей… За художниками тоже присматривать будешь. Вот тут я набросал эскиз, как будет выглядеть колонна…
И он, словно главком стратегическую карту перед решительным наступлением, развернул на столе рулон ватмана, энергично тыкая рукой в карандашный набросок. Ну, ни дать, ни взять - маршал Жуков, операция «Багратион», ёлки палки…
А Иван Степанович вдохновенно, возбуждаясь от значимости и масштабов предстоящих работ, растолковывал мне:
– Я им объясню сам, но ты будешь приглядывать. Я тебя сейчас посвящу в особенности. И если что там будет не так – сразу ко мне! Художники – они, сам знаешь, такие… Видение у них другое. Вишь, ты как! – он чуть запнулся и раздельно произнес:– Мировосприятие такое как бы… Короче так: никаких мировосприятий, никаких отклонений, строго по предписаниям…
Я понимающе кивнул головой. Н-да, ситуация... Теперь посещай, словно идиот, художников, составляй дурацкие списки «предметов»... Но что делать? Выхода не было, и я стоически принял на себя так неожиданно и коварно обрушившийся удар…
...И вот настал исторический день, день 7 ноября, красный день календаря. Погода выдалась очень удачной, было сухо, солнечно, тепло. Многие были без верхней одежды, без плащей, просто в костюмах и легких куртках. Настроение у всех было очень хорошее, праздничное, люди шутили, улыбались, заговорщицки подмигивали друг другу, многозначительно похлопывая по принесенным с собой пластиковым пакетам. Праздник! Он чувствовался во всем: и в том, как люди общались между собой, и в обилии улыбок, и в радостных дружеских приветствиях. Наиболее нетерпеливые уже начали кучковаться, по быстрому булькая из пакетов, в которых позвякивало. Женщины раскрывали банки с принесенными закусками, веселье начинало набирать обороты. Наши шефы, хотя и так были в высшей степени демократичны, но в этот день они вообще были на высоте: здоровались со всеми за руку, заговаривали с нашими детьми, смеялись и шутливо грозили пальцами тем, кто был очень уж нетерпелив. Нетерпеливые, в свою очередь, виновато улыбались, и прикладыванием руки к сердцу заверяли: все будет в рамках, и беспокоиться начальству нет никаких причин. И Иван Степанович тоже был среди нас, молодцеват и подтянут, энергичен и улыбчив, но в меру: праздник - это ведь не только веселье, но и ещё и очень ответственное мероприятие. Я, как старший колонны – правая рука и «особа, приближенная к…»! – был тут же, около него, словно верный оруженосец Санчо Панса, с завистью косясь на кучкующийся и беззаботно принимающий народ. Но я в том момент был при исполнении, как говорили тогдашние юмористы – мне было «низзя»… Мои товарищи от всей души потешались надо мной – крепись, Володя, ты - искупительная жертва, а благодарный народ тебя не забудет. Я крепился, оправдывая реноме «толкового руководителя, умеющего ладить с людьми»…
Но вот приблизилось время выдвигаться на исходные рубежи нашей праздничной колонне. Иван Степанович, завернув рукав плаща, взглянул на часы и скомандовал:
– Владимир Иванович, выноси предметы, минут через десять – пятнадцать будем раздавать их назначенным лицам и выстраивать колонну…
А сам вновь вернулся к прерванному разговору… Итак, наступило время «Ч», как говорят военные, и работы навалилось невпроворот. Я тут же дал отмашку специально подобранным ответственным товарищам, товарищи торопливо вытерли губы салфетками, и вынос предметов из здания начался. Я находился в самом конце цепочки, по которой предметы плыли из спецчулана на выход из помещения. Получив охапку алых знамен, я, обратившись к Ивану Степановичу, спросил:
– Иван Степанович, куда знамена-то ставить?
Он, полуобернувшись ко мне, на мгновение прервав разговор, громко ответил:
– Ставь пока к стенке.
Я прислонил знамена к стене здания и поспешил за новой партий предметов, на этот раз мне подали портреты вождей, укрепленные на шестах. Я, держа портреты членов Политбюро в охапке, словно дворник снеговые лопаты, обратился к Ивану Степановичу:
- А Политбюро куда?
На что Иван Александрович, нетерпеливо махнув рукой, бросил:
– Да тоже туда ставь!
Несмотря на царившие вокруг шум и веселье, такое неординарное распоряжение было услышано. Народ начало распирать от смеха, закуска и выпивка прыскали из плотно сомкнутых ртов, но ведь нельзя было смеяться, нельзя, вы же понимаете? Но что поделать в такой момент, когда смешно? Народ, отворачиваясь в смущении, задавленно гыкал и гукал, прыскал в кулаки, пытаясь перебороть распиравший изнутри смех...
Иван Степанович тоже сообразил, что политически он влип основательно. Ситуация требовала наискорейшего выхода. И он его нашел! Иван Степанович вновь взглянул на часы, и деловито сообщил:
– Так что надо выстраивать колонну, Владимир Иванович. Раздай предметы, одевайте повязки правофланговым. А я пока загляну к снабженцам, что-то я их не вижу. Наверно, опять заперлись у себя в кабинете и, вполне вероятно, выпивают лишнего…
Надо сказать, снабженцы хотя и напрямую подчинялись Ивану Степановичу, но обладали буйными и своенравными характерами, по-видимому, профессия накладывало отпечаток. И наш политически подзалетевший Иван Степанович, повернувшись, твердо зашагал к входу в здание. И как только он скрылся, народ прорвало: заржали, словно кони, водители, захохотали конструкторы, заулыбались наши женщины. Тем, кто, отвлекшись на приём спиртного, не врубился поначалу в ситуацию, рассказывали и растолковывали о случившемся. Хохот не умолкал. Мой приятель Шурик Раимбеков похлопал меня по плечу:
– Ну, Володя, молодца! Эка, поймал Ивана Степаныча на крюк! Славно ты его ущучил! Отличная подстава! Ну, теперь посмотрим, каков будет ответный ход, вряд ли он это так оставит без последствий…
Я сам понимал,
что подобная шутка, хотя и невольная - я ведь не замышлял такой каверзы, все
вышло совершенно случайно - мне с рук не сойдет, Иван Степанович ещё припомнит
мою подставу. Однако, к моему удивлению, никаких оргвыводов не последовало.
Правда и старшим колонны меня больше не назначали, скорее всего, как
утратившему доверию и проявившему политическую близорукость, а может и как латентному
троцкисту- оппортунисту. Кто знает, чем руководствовался Иван Степанович,
принимая такое решение? Ситуацию мы понимали и оценивали так: Ивану Степановичу
надо было шугать нас для порядку, нам же надо было увертываться и заниматься
своими прямыми обязанностями, то есть каждый был при деле и при своем интересе… Но, скорее всего дело было в том, что Иван Степанович воевал с нами только в рабочее время, а по
окончании оного ему было на нас глубоко наплевать, поскольку пенсия уже
отчетливо маячила на горизонте, а посему и злобности особой он на нас не
копил, хотя конечно, нам остерегаться его было не лишним.
В качестве иллюстрации этого предположения, я расскажу о забавном случае, который произошел с моим приятелем Толиком Крединым, о котором я уже рассказывал в новеллах «Наваждение», «Инкогнито, или Человек без лица».
Толик работал ведущим конструктором в отделе Овцеводческих комплексов. Как-то его шеф, начальник отдела, уехал в командировку, и Анатолий остался за старшего в отделе. Дело было в пятницу. И тут Иван Степанович, будучи единственным большим начальником в то самое время в нашем КБ, вновь собрал нас по какому-то маловразумительному поводу и начал делать «накачку». О чем он шумел, мы особенно и не задумывались, время от времени «врубаясь в ситуацию», если слышали свою фамилию, чтобы на манер сантехника Афони из одноименного кинофильма, встать и произнести, желательно впопад, дежурные, заранее заготовленные фразы. Иван же Степанович, самовозбуждаясь, вошел в раж и насел на Толика почему-то особенно рьяно. Да так насел, что Толик, добродушный и покладистый, тоже заартачился, и начал резко возражать начальнику. Пошла, как говориться, неуправляемая реакция. Но, в конце концов, была пятница, и Иван Степанович, хоть и, будучи начальником, тоже это понимал, поэтому вскоре крутой разговор его с Толиком иссяк. А может, обе конфликтующие стороны исчерпали все свои словесные доводы и аргументы, и им осталось только сверлить указательным пальцем висок? Но до такой стадии разговор не дотянул, увял, к нашему всеобщему облегчению. Толик махнул рукой и уселся на стул. Буря утихла, и вскоре совещание закончилось.
– С чего залупился?*) спросил я Толика в курилке. - Ты что, не знаешь Ивана Степановича?
– Да надоел он со своими дурацким придирками! И чего орать? Если не понимает ни бельмеса, так зачем лезет и указывает?
– Ну, он же начальник. Ему возможно, с бугра видней… – философски заметил я Толику. - У него же задание: дисциплина, сроки исполнения…
– А ну его на фиг с его дисциплиной, достал уже до печёнок. Ладно, черт с ним…– вновь пришел в хорошее расположение духа Анатолий.
Отходчив Толик был и незлобив, за что и поплатился впоследствии, так как история, оказывается, на этом не закончилась… Я в понедельник узнал продолжение этой занятной истории.
Итак, после работы, в воскресный день, Анатолий отправился с женой на рынок. Супруги бродили неспешно по торговым рядам, приценивались, выбирали продукты. Потом Анатолию надоело таскать за женой постепенно тяжелеющие сумки, он остановился возле стены административного здания рынка, сказав жене Людмиле:
– Ты иди, смотри, чего еще надо, а я с сумками здесь постою, перекурю.
И Людмила ушла, а Толик закурил и стал предавать излюбленному мужскому занятию: медитации. И так он размедитировался, что и не заметил, как к нему подошел… Иван Степанович.
– Здорово, Анатолий! Погодка – то сегодня, а? – произнес Иван Степанович и протянул ему руку. – Как жизнь-то молодая?
– Здравствуйте, Иван Степанович.– ошеломленно произнес Анатолий, растерянно пожимая руку начальнику. – Да как жизнь? Течет помаленьку…
Надо заметить, что нечасто баловал нас Иван Степанович своим рукопожатием, очень не часто, а только в исключительных, особых случаях. Анатолий решил, что Иван Степанович хочет как-то загладить вчерашний инцидент. И так оно и показалось вначале.
– Ты это… Анатолий.. не сердишься за вчерашнее? – неожиданно спросил Иван Степанович, взглянув Анатолию прямо в глаза.
– Нет, не сержусь, – ответил Толик. – бывает…
– Правильно, Анатолий! – энергично развил его мысль начальник. – Это работа. А на работе всяко бывает. И ты молодец, что правильно понимаешь текущий момент. Я всегда говорил, что ты – конструктор с понятием.
Анатолий не мог припомнить, где и когда это о нем так отзывался Иван Степанович, но, тем не менее, смущенно заулыбался, эта неожиданная похвала начальника была слегка даже как бы и приятна. Анатолий при этом расслабился и потерял бдительность, а зря. Ибо судьба в лице Ивана Степанович сыграла с ним злую шутку.
– Слушай, Анатолий, а ты не поможешь мне? Я тут купил капусты четыре мешка, надо бы домой их ко мне доставить. А у меня спина болит. Тут недалеко, ты же знаешь… – обратился Иван Степанович к расслабившемуся было Анатолию.
Улыбка медленно сползла с лица Анатолия. Недалеко-то оно недалеко, но ведь – четыре мешка, да еще и третий этаж. Да к тому же, если честно, уж кому-кому, а Ивану Степановичу не хотелось оказывать услугу такого рода: пусть такси нанимает. Но делать было нечего, слово было сказано. А слово - не воробей. Анатолий вздохнул:
– Да помогу, конечно… раз такое дело.
Тут подошла Людмила, и Анатолий вынужден был обрисовать ей возникшую ситуацию. Жена поджала губы, но куда деваться? И она осталась караулить сумки. Анатолий же, бодро взвалив на себя мешок с начальниковой капустой, зашагал к дому Ивана Александровича, который шел рядом и, жестикулируя, рассказывал разные подходящие, как он считал, к данному случаю, истории….
– Вот ведь хитрован! Вот жук! - говорил мне с улыбкой Анатолий в понедельник, попыхивая сигаретой. – И, главное, подошел так, по-дружески: не обижайся, мол, то, сё, это же производство. А я, словно идиот, расслабился и потёк, как сироп… А он меня махом цап, как говориться, за выступающую часть тела и - всё, обратного хода нет. Ну и фрукт, Иван Степанович. Ну, хитер, однако…
И я согласился с Анатолием, что с Иваном Степановичем ухо надо держать востро, это только с виду он кажется таким простым и незатейливым, словно грабли. На самом же деле у нашего Ивана Степановича достаточно пороху в пороховнице и он способен на всякие неожиданные ходы и комбинации, что он блестяще и показал, подтянув размякшего от предварительных похвал Анатолия к решению своих сугубо персональных проблем - перетаскиванию мешков с капустой.
Такие вот анекдотичные ситуации из жизни…
…Давно уже нет той страны, в
которой мы родились и состоялись как личности. Мы давно уже не выходим на
демонстрации, что бы весело и с шутками пройтись по главной улице города… Нет, в демонстрациях мы иногда участвуем, но это совсем не
те прошлые весёлые и радостные шествия. Нынешние демонстрации зачастую или
протестные или даже агрессивные, да и сопровождающие демонстрацию
многочисленные и сумрачно сопящие милиционеры – я не говорю уже о выглядящих,
словно инопланетяне, сотрудниках ОМОНа в шлемах с забралами, со щитами и «демократизаторами» в руках! – не придают участникам шествия
праздничного настроения. Всё теперь не так, как было когда-то…
И анекдоты теперь другие: о внезапно и дурно разбогатевших «новых русских», о бандитах – братанах,
о киллерах и проститутках, о бомжах... Не исключено, что это где-то и кому-то даже смешно.
Особенно тем, кто не любит нашу страну и народ, и презирает нашу историю. Что ж, у каждого времени – свои
анекдоты…
Предваряя
возможный вопрос – «А что же здесь аномального?» отвечаю: элемент аномальщины, безусловно, наличествует и в данном случае. Не
далее как вчера, 27 декабря
__________________
* залупиться – слово вполне цензурное, словарем толкуется как – отслаиваться, вздуваться, пузыриться с последующим отставанием от поверхности.
