ДЕРЕВЕНСКИЕ УЖАСТИКИ

Эти две небольшие истории присланы посетителем сайта Pois-ом. Наш интернетовский приятель Pois, будучи русским человеком, проживает далеко, на берегу пустынных волн, там, где расположен, по словам Поэта, приют убогого чухонца. Это наложило своеобразный отпечаток на нашего приятеля. Он не только выучил язык аборигенов, но и стал таким же немногословным, как они, а уж неторопливость и даже некоторая «заторможенность» жителей тех мест вошли в бытовой фольклор. Но с другой стороны, говорят, что краткость – сестра таланта. Это я к тому, почему рассказанные истории небольшие по объёму. Но, в любом случае, любопытно почитать, какие мы были тогда, в детские годы… С Pois-ом у нас было похожее детство… Я лишь немножко дополнил и кое-где поправил рассказы с любезного разрешения самого Pois–а, который оные правки прочёл и с ними согласился.

 

 

«Да, были люди в наше время,

не то, что нынешнее племя…»

(Лермонтов М. Ю. «Бородино»)

 

ПЕЧЬ И БАЛЛИСТИКА

 

В деревне у нас всё было по-русски. Дети и деды с бабками на печи зимой бока грели вместе с котами. Что такое печь в деревенской избе? Печь – это центр мироздания! Печь – это поэма! Печь – это кормилица и поилица, а также лечебница. Если протянуло кого-то на морозе вдруг или «вступило в поясницу» - самое первое дело погреться на печи. И печь зачастую оправдывала возлагавшиеся на неё надежды. Жар – он ведь костей не ломит, а хворь выгоняет. Здесь же, на печи,  хранятся связки-косицы золотистого лука, припасенного в зиму. А для малых детей, особенно зимой – печь это вообще постоянное место жительства, ПМЖ, как пишут в милицейских протоколах. Опять же запас сухофруктов и сухарей тоже под боком, что придавало пребыванию на печи  определенный комфорт… На печи - там тепло! Если горячо на кирпичах, то тулуп под себя, если хочешь согреться, то ложишься на кирпичи и тулуп  уже сверху.  А вот  ежели приоткрыть дверцу в трубе, куда вставляются печные задвижки-вьюшки, то можно услышать, как где-то высоко в кирпичном колодце гудит рассерженный ветер. А может и не ветер, а домовой озорует или вообще даёт знать о себе нечто пугающее и жуткое. Но стоит только плотно закрыть железную дверку в трубе, то никто посторонний на печь никогда не прорвётся, это уж точно, ибо печь – одно из самых надежных и защищенных мест для деревенской детворы. Если, сотворив какую-нибудь шкоду, приходилось прятаться от взрослых в попытке уйти от неотвратимого возмездия, то лучшего места, чем печь, было не найти. И бывало таки частенько, уходили от наказания малыши, забившись в самый дальний куток! Мне иногда кажется, что между печью и детворой существовала какая-то своя, особая, незримая связь. Пожалуй, так оно и было в действительности – печь покровительствовала детворе. Не припомню из своего детства ни одного нехорошего случая, связанного с печью.

Одно плохо - скучно на печи. Электричества тогда ещё не было и ничего на печи такого интересного и необычного, в смысле роста технического прогресса, не происходило. Поэтому приходилось тянуться, высовываться из-за печки, топорщить ухо, чтобы быть в курсе всех дел.

Как-то, будучи всего лишь двух лет отроду, я не рассчитал равновесия и спикировал вертикально в большой и при этом щербатый (с острыми зубцами по краям) котёл–чугунок, стоявший на полу у печки. Летел я по странному стечению обстоятельств чётко вниз головой, есть такой прыжок, «ласточка» называется: руки отведены назад и вытянуты вдоль тела.  Вот именно этакой «ласточкой» я и спикировал с печки вниз, аккуратно и точно угодив башкой в устрашающе зазубренный зев чугуна. Аномальным было ещё и то, что в чугунке, на моё счастье, оказалась остывшая картошка, сваренная еще вчера для подсвинка, а вода из чугуна была слита. Вот эта варёная картошка и послужила мне своеобразным демпфером, когда я со всего маху, с чавканьем и ускорением 9.8 м/сек, словно болид,  вошёл в неё в конце своего необычного полёта, не получив ни малейшего повреждения.

Очистив голову от раздавленной картофельной массы – хорошо, что по малолетству стрижка было очень короткой! – и, получив некоторый жизненный опыт, я молчком залез обратно на печь и снова улегся на тёплые кирпичи. Окруженный уютным печным комфортом, я уже тогда своим детским умом начинал осознавать, что есть определенные правила техники безопасности «запечной» жизни, которыми вовсе не  следует  пренебрегать.

А когда с улицы, управившись с дворовыми делами, пришла мама, то я честно и откровенно доложил, что «полёт» проходил нормально. Да она и сама бы догадалась о произошедшем, поскольку голова моя хранила отчетливые следы картошки, а картофельная масса в чугунке была специфически примята.

«Разбор полётов» длился ещё с неделю. Решили, что я в рубашке родился, и что хранит Господь. Я полностью был согласен, что вот именно - хранит!

Одно есть и еще одна гипотеза, имеющая право на существование. Не исключено, что в произошедшем «виновата»… печь. Да-да, именно печь, печь кормилица. Именно таким вот образом печь, хранительница дома, вкладывала в малышей необходимый опыт, без которого не обойтись в жизни, но в тоже время и оберегала, например, подставляя чугунок с вареной картошкой. Ибо, как я уже говорил выше, никогда слышал ни одного плохого случая, связанного с печью. Хотя малыши - детишки, естественно, падали с печки, и не раз – но вот несчастных случаев не было. А что касается взрослых – со взрослыми такое случалось, особенно по пьяному делу: то руку сломает, то ноздрю порвет. Были разные случаи, чего греха таить. Наверное, печь наказывала взрослых за какие-то грехи или промахи. А вот с детьми печь всегда обходилась мягко, ласково, по-матерински, за что мы печку до сих пор вспоминаем ласковым словом.

Так что тут, скорее всего, та баллистическая кривая, по которой я летел с печи в стоящий на полу чугун, была разработана и осуществлена русской печью, в рамках обучения мальца необходимым жизненным правилам. Как говориться –«опыт, сын ошибок трудных». Такая вот аномальщина.

 

 

ЛЕДЯНАЯ ПАСТЬ

 

Реки в нашем селе не было, однако прудов наличествовало множество, пять или более, когда как. То есть когда прорвет плотину, то и у нас пруды... Стихийно, стало быть, возникали водоёмы.

На одном пруду был водопой конский, или, если правильно выразиться, для лошадей (а их тогда было в селе много). Зимой у проруби стояли деревянные корыта, и конюх в них наливал воду, когда приводил лошадей на водопой.

Сама прорубь от обилия проливаемой и расплёскиваемой воды имела форму воронки с параболической внутренней поверхностью.

Шлялся я как-то без стоящего дела и от скуки, потому как на нашем конце села у меня ровесников не было, забрёл к водопою. И тут меня заинтересовала красивая резная ручка кнута, вмёрзшего в ледяную стену проруби-воронки.. «Эврика!» Естественно, этот кнут мне стал для меня очень необходим, причем срочно, и достать его мне надо было позарез! Жизнь прямо на глазах ощутимо приобретала свой смысл… Пацан в деревне без кнута, особенно летом – это все равно, что солдат без автомата или  водитель без автомашины… Кнут – это еще и средство для мальчишечьего самоутверждения. Вечером выходят мальчишки на улицу, напротив своих домов и ну ляскать кнутами! Такая пальба стоит – канонада натуральная!! И до той поры этот ружейный грохот стоит, пока кто-нибудь из взрослых, доведенный до озверения этой «пальбой», не начнет разгонять детвору. А какие пращи получались из кнутов! У-у-у!! Сделаешь петлю на самом кончике кнута, вставишь туда камень, обломок кирпича и, взмахнув кнутом, посылаешь камень в окружающее пространство. Далеко в этом случае летит камень, с таким характерным громким и резким свистом, рукой так не забросишь. А если камень еще и с отверстием – так вообще красота: вой стоит, сирена прямо-таки, словно немецкий «юнкерс» пикирует! Нет, что ни говори, а кнут в деревне для мальчишки – острая жизненная необходимость. Ведь с кнутом и собаки злые не страшны. С кнутом можно держать оборону против псов, да сообразительная деревенская собака, какой бы злой она не была, и сама не станет связываться с мальчишкой, в руках у которого кнут. Так что кнут – это очень-очень необходимая вещь для пацана. Словом, кнут в деревне – это было всё.

Вот потому-то извлечь кнут из ледяного плена мне было нужно любой ценой - сейчас бы сказали: вопрос престижа! –  даже если бы для этого понадобилось грызть лед зубами… Вот этим я немедленно и занялся. Я всячески изворачивался, ухватившись за рукоятку кнута, пыхтел и сопел, пытаясь извлечь дорогую моему сердцу находку и, в конце-концов, захваченный азартом, потерял бдительность и начал платить по счетам, причем по самому невыгодному для меня тарифу.

Проще говоря, я зазевался и соскользнул в воронку, а дальше, по параболе, молниеносно соскользнул в прорубь. Но сработали внутренние предохранители, и я успел растопырить руки, словно ерш плавники и, закупорив собой прорубь, застрял в ней по самые плечи.

Любопытная поза получилась. Всё, что ниже груди - подо льдом, в воде. Голова тоже ниже поверхности льда, толстый был лед. Куда голову не поверну – вокруг блестящая ледяная поверхность, уцепиться не за что, руки скользят по зеркальной поверхности.

Стало страшно, и в качестве первого действия я начал орать. Да только кто мог услышать? Скот еще было рано поить, а так кто припрётся к проруби? Совсем мне жалко себя стало, но инстинктивно смекнул, что опора должна быть на собственные силы, на себя надо рассчитывать… Как говорится: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих» или «чучхе» по-корейски… Об учении «чучхе» это я, конечно же, попозже узнал, когда взрослым стал. Откуда в те времена в глухой тульской деревушке было знать об этом восточном учении? Тогда мной голый инстинкт руководил: во что бы то ни стало не утонуть…Как говориться, «Утонешь – домой не приходи!» В общем, крутись сам, как хочешь. А то, что тебе всего лишь пять лет, так это твои внутренние проблемы, так сказать, проблемы роста. Естественный отбор никто не отменял, всё строго по Дарвину…

Но что мог я тогда, пятилетний Pois, предпринять в той непростой обстановке? Начал я думать своими детскими мозгами… А мороз поджимает. А я торчу в проруби, в этой ледяной ненасытной пасти, словно чоп в бочке, и думаю, потому как ничего другого мне не остается.

Обстановка в проруби такая была: ноги не вытащить, ведь прорубь по диаметру ведра и коленки упираются в лёд снизу. Подтянуться? Так не за что ухватиться! Шибко всё параболично и гладко! Как муха на рефлекторе… Но ведь надо что-то делать, время идет, я же не могу сидеть часами в ледяной воде! Позже, когда я  стал уже взрослым, мне попала в руки  книжка, в которой описывались зверские опыты фашистов над военнопленными. Они погружали бедолаг в холодную воду и замораживали их до посинения, а потом делали попытки отогреть разными способами. Это им нужно было для того, чтобы выработать методу спасения своих лётчиков, которые воевали в небе Балтики. Было известно, что человек, пробыв зимой более 14 минут в открытом водоёме, уже не возвращался к жизни… Но всего этого я тогда, повторяю, не знал, а барахтался в ледяной пасти проруби исключительно руководствуясь одними инстинктами – выкарабкаться во что бы то ни стало!

Я, хлюпая носом от жалости к себе, в который раз поднатужился и снова отжался, упершись в лёд на длину рук. Это у меня получалось, но вот больше ничего не мог сделать. А успех надо бы как-то закрепить и развить! Но как это осуществить?! Два раза я срывался, и, наконец, до меня дошло! Я снова подтянулся и животом прижался к скользкой поверхности ледяной воронки, а задницей в распор уперся в противоположный край проруби, и, расклинившись таким образом, остановил сползание вниз. Ноги мои всё ещё находились под водой, валенки, разбухнув от воды, тяжелыми гирями тянули вниз, и пальцы уже начали ощутимо стыть: недолго и «задубеть» с такими водными процедурами. Перевел я дыхание и резко, учитывая обратное сползание в ледяную воронку, перевернулся на спину, теперь уже упершись коленками в края стенки проруби, изо всех сил стараясь не сползти вновь в стылую дыру. Я осторожно потянул вверх сначала одну ногу и уперся подошвой в края воронки, затем подтянул и вторую ногу. Упершись уже обеими ногами в край ледяной воронки, я начал толкать себя вверх, лежа на спине и помогая себе руками. На конец-то я смог вылезти из воды и распрямиться во весь рост!! И вот тут вмёрзшая ручка кнута, так коварно заманившая меня в ледяную купель, уже сыграла свою положительную роль! И хорошо, что она так крепко вмерзла! И как же было здорово, что я её так и не смог выколупать! Это было моё счастье! Из всех сил я потянулся к ней – ведь это был мой пропуск в жизнь! –  слепо шаря вверху рукой по гладкому льду и таки дотянулся до кнутовища! Я всё же получил точку опоры! Архимед просил – ему не дали, ему не положено. А мне мой защитник дал! И я не преминул этим тут же воспользоваться, сжав рукой  кнутовище намертво, из всех своих мальчишечьих силёнок…

А уже потом, уцепившись за эту спасительную, намертво вмерзшую в лед рукоять кнута, сначала одной рукой, я перевернулся на живот, а затем ухватился другой рукой и, елозя по льду промокшими расквашенными валенками, которые пристывали ко льду, словно магнитные присоски, я пополз наверх, пополз к свету, пополз к жизни, ибо было совершенно очевидно, что рано мне было пока что уходить, рано... У меня была куча дел здесь, и кто-то там, наверху, решил дать мне шанс, за что я ему и сейчас очень и очень благодарен.

А дальше было уже несколько проще. Выкарабкался я из ледяной ловушки и немножко постоял у проруби, ощерившейся своей стылой пастью в небо, ещё не веря в то, что остался жив. Я поглядел в темной отверстие проруби, в котором жадно причмокивая, плескалась стылая темная вода, чуть было не утащившая меня к себе на глубину. Мне вновь захотелось заплакать от жалости к себе.  Но слез не было, наверное, все свои эмоции я потратил на борьбу за свою маленькую, но такую ценную для меня жизнь. Я повернулся к проруби спиной и  побрел домой. А вокруг стояла русская зима, её, зиму-то, никто не отменял в связи с моим купанием, ветерок очень даже неплохой задувал и тогда, в полном соответствии с законами природы, я постепенно начал коченеть. А шагать мне, малолетке, было прилично, метров 800. Но полоса везения пошла по нарастающей! По дороге меня, обледеневшего и замерзающего на ходу, подобрала баба Фрося, отвела к себе домой, уложила на печку и напоила горячим чаем, а вечером сдала с рук на руки моей матери, когда та возвращалась с работы домой.

Что тут аномального, спросит читатель?  Да всё! Тут нормального почти и нет ничего: пятилетний парнишка, свалившись в прорубь, сам, без посторонней помощи, смог выпутаться из затруднительного положения. А ведь я к тому же даже не заболел тогда. Вот что значит стрессовое состояние и деревенская закалка!