СТЕПЬ, ДОРОГА, НОЧНОЕ ЭХО...

 

«Как аукнется, так и откликнется!»

(Народная поговорка)

 

« – Совершеннейшая чепуха! – возмутился он. – Такое не повторяется.

– Отчего же нет? Отчего бы ему не повториться?»

(Чижевский Г., «Зыбкое марево атолла»)

 

«Мы - эхо, мы - эхо, мы - долгое эхо друг друга…»

(Рождественский Р., «Эхо»)

 

 

Нынешний, продвинутый либеральной эпохой и Интернетом читатель вряд ли заметит казус в названии этой новеллы. В крайнем случае, ухмыльнется и скажет: аффтар жжот! Но вот читатель, которому, как принято нынче говорить, не повезло, читатель, который жил в эпоху тоталитаризма и учился в советской школе, где не употребляли наркотики, но зато в достаточном объёме изучали физику, вот этот самый читатель встрепенётся и промолвит: а позвольте, позвольте! Какое такое эхо в степи? Как это вообще себе представляет автор? Общеизвестно, что эхо есть отражение звуковых волн от встречных препятствий: деревьев, скал, стен… Но если всё перечисленное располагается на пути распространения звуковых волн, то какая же это степь?

Совершенно верно, так и обстоят дела, я не пересматриваю законы физики, в частности раздел «Акустика», просто слово «эхо» я употребляю здесь в переносном смысле, то есть в названии новеллы содержится аллюзия на взаимосвязь наших поступков и реакции на них окружающего социума. Проще говоря, в большинстве случаев люди к тебе будут относиться так же, как ты сам относишься к окружающим. По крайней мере, так было в те недавние времена. Естественность имевших тогда распространение межличностных отношений подтверждается и сходством их с физическими законами. Кроме акустического – как аукнется, так и откликнется! - вспомните из той же научной дисциплины «Физика», из раздела «Оптика» еще одно правило: угол падения равен углу отражения. Вспомнили, да? Согласитесь, так ведь и в жизни бывает? Бывает… Вот это я и хотел отразить в названии этой новеллы, ибо ответственно могу заявить: эхо в Степи всё же бывает…

Те случаи, о которых я хочу рассказать вам в предлагаемой новелле, произошли в безлюдной казахстанской Степи. Безлюдной - это значит, что человека там встретить можно очень редко, а потому каждая такая встреча уже сама по себе является значительным событием. Вот вы только себе представьте душевное состояние местного аборигена, скажем, казаха – чабана, которому многие недели приходится пребывать вне человеческого общества, только верховой конь, блеющие овцы, ровная как столешница Степь и выгоревшая синева небесного купола с беспощадно палящим солнцем над головой. Это летом. А осенью это вообще мрак: стылый пронизывающий ветер, низкие, рвано-клочковатые, вечно куда-то спешащие тучи… Совсем тоскливо в такие дни. Вот откуда идут истоки степного гостеприимства, именно от этой самой безлюдности, отупляющего одиночества… Тут всякому путнику будешь рад, как самому близкому родственнику.

И потому в Степи, да и вообще в пустынной местности, несколько иные взаимоотношения между людьми. Кроме гостеприимства, причём настоящего радушного гостеприимства, а не показного, как в городе, с его пластмассовыми улыбками и подглядыванием украдкой на часы, здесь также принято оказывать помощь, не ожидая и уж тем более, не требуя за это вознаграждения. Я напомню читателям, что описываемые события происходили в те времена, которые сейчас принято пренебрежительно называть «эпохой тоталитаризма», «застоем» и т.п. Тогда в людской среде, особенно в малонаселенных местностях существовали как бы сами собой разумеющиеся неписанные законы, гласившие, как сегодня выражаются, по умолчанию: сегодня ты мне поможешь, завтра я тебе, ибо кроме нас с тобой вокруг никого нет. Конечно, если кто-то хочет как-то отблагодарить оказавшего помощь –  что ж, такое было возможно и не возбранялось, это дело хозяйское, но и от благодарности этой можно было тактично, чтобы не обидеть, отказаться. И такое тоже было возможно. Но вот требовать от того, кому ты помог, вознаграждения – нет, такое не приветствовалось и не практиковалось… В те «застойные» времена людской социум оперировал такими категориями, как-то: совесть, сопереживание, доброта, участие, которые в нынешнее раскрепощенное время, к сожалению, выходят из употребления. Хотя нас уверяют в небывалом всплеске духовности нынешних россиян… Ну, не знаю, не знаю насчет всплеска духовности. Я бы так категорично, как это утверждают в сегодняшних СМИ, не утверждал.

А вот тогда… Помнится, как-то во время ОЗЦ (это так называемое время ожидания затвердевания цементного раствора при изоляции друг от друга водоносных горизонтов в скважине) мы поехали в ближайшие пески на охоту. Пески были не Каракумы, которые страшны уже одним своим видом, приходилось и мне бывать в той местности, а юго-западная часть Муюнкумов, что на севере Чимкентской области. Пески здесь большей частью закреплены саксаулом, тамариском, другими пустынными полукустарниками и потому вполне пригодны для проезда. Особенно в осеннюю и весеннюю пору, когда они плотно связаны находящейся в них влагой. Да и в зимнюю, если мало снега. Но вот летом… Летом в песках надо держать ухо востро, ибо местами вполне пригодные для проезда в другое время дороги рассыпаются малопроходимыми сыпучими участками, в которых запросто можно посадить автомобиль на брюхо, то есть на раму, и загорать до полного опупения, или до второго пришествия, это уж кому как нравится. Потому как самому вырваться из песчаного плена весьма затруднительно. Следует отметить, что дорог в песках или в Степи великое множество и уверенности в том, что некто поедет именно по твоему следу, абсолютно никакой нет. Никаких гарантий никто на подобное не даст, Степь – то безлюдная. В общем, в Степи очень даже запросто из-за какой любо пустяковины, мелочи напороться на крупную неприятность и в таком случае остаётся лишь уповать, простите за выражение, хрен знает на что.… В общем, выезжая в Степь, надо быть готовым к неожиданностям.

Так вот, выехали мы однажды во время ОЗЦ на охоту. Время было летнее, меж низеньких барханчиков бродили небольшие табунки сайгаков, мясца которых мы и возжелали вкусить. Автомобиль у нас был ГАЗ-53, не вездеход, обычный грузовик. Но в кузове нашего резвого грузовика лежали - на тот самый непредвиденный случай! – лопаты, да и количеством нас было шесть молодых здоровых парней и мы вполне могли заменить собой, при необходимости, экскаватор и наломать кучу дров, то есть саксаула и тамариска, если понадобиться мостить фашинами колею, чтобы выбраться из песчаной ловушки. Фашины - это пучки прутьев, их подталкивают под колеса буксующего автотранспорта. Таким образом, мы были уверенны в себе, готовы были противостоять неожиданностям, буде таковые нарисуются на нашем горизонте, и потому бодро рыскали по лабиринту межбарханных дорог, упорно разыскивая дичь.

Надо сказать, что даже летом, когда сверху давит безжалостное раскаленное солнце, пустыня всё равно красива. Я вообще люблю пустыню. Даже мрачные Каракумы хороши по-своему. А что уж говорить о муюнкумских барханах, одетых в саксаульные и тамарисковые душегрейки! Муюнкумская пустыня красива при свете дня и восхитительна ночами, укрытая черным бархатным небом с низко висящими мохнатыми звездами, и неумолчным стрекотом цикад. А уж цветущая пустыня! Это волшебная сказка, если коротко. Но я же собрался рассказывать вам вовсе не о красоте цветущих на барханах маков или тюльпанов в бескрайней Степи. Возможно, как-нибудь и расскажу в другой раз, когда соберусь с духом…

Итак, мы рыскали меж невысоких барханов, внимательно просекая взглядами впадины и ложбинки, в которых могли быть сайгаки. Надо сказать, что место для охоты было неважное, ибо сайгаки при малейшей опасности могли шустро уйти за бархан или в саксаульник, а там их уже не взять. Вся надежда была только на мастерство водителя, скорость нашего автомобиля, да на быструю реакцию и меткость сжимающих ружья пары опытных стрелков в кузове. Словом, мы рассчитывали на удачу, и это было реально. Ибо, как говориться, не впервой.

Наш грузовик, гудя мощным мотором, вывернулся из-за очередного бархана и выскочил на набольшую блюдцеобразную равнину, уютно расположившуюся между песчаными холмами. У подножия барханов, окаймляя долинку, словно ресницы, теснились заросли саксаула, перемежаемые с кустами тамариска. К ним жались, пытаясь найти защиту от палящего жара белого солнца пустыни, так поэтично воспетого одноименным кинофильмом, травы-эфемеры, виднелись колючие шары жантака - верблюжьей колючки…

Но самое удивительное находилось на середине этой небольшой низинки, пересекаемой малозаметной колеей дороги. Именно там, в проложенной когда-то неведомо кем колее сидел увязший в песке по самые ступицы колес грузовой автомобиль ГАЗ- 51, старый, обшарпанный аульный работяга. Возле него с безнадежным видом бродил, пиная колеса, мужчина азиатской внешности, поодаль, сбоку дороги, сидела на склоне бархана женщина, вероятно жена незадачливого водителя, а около неё кучей копошилось четверо ребятишек, старшему из которых было лет 8-10, а младшему около трех. Словом, вся семья автокочевника бедовала у застрявшего в сыпучем песке автомобиля.

Наш водитель ударил по тормозам, усмиряя рвущиеся вперёд лошадиные силы нашего «коня», мы высыпали из кузова, и подошли к казаху-водителю. Поздоровались с ним за руку, закурили. Пошли неспешные разговоры. На Востоке считается неэтичным вот так, с ходу говорить о деле, каким бы спешным и безотлагательным оно не было. Есть обычай, своего рода ритуал: сначала о здоровье, о личных делах, о семье и вообще о взглядах на мир. А только потом начинаются конкретные вопросы и ответы. Так было и тогда. Говорили долго и о разном. Но, как ни соблюдай обычай, все же подошла пора поговорить и о главном на тот момент…

Выяснилось, что угодивший в песчаную ловушку товарищ был в гостях у родственников, а теперь возвращается домой. Километров пять к западу есть хорошая дорога, но более длинная. А хотелось сократить путь. Словом, обычная история: хотелось как лучше, но получилось как всегда…

– Дэти маленький. Домой надо бистро. Такое дело. А тут писок. Писок, пухляк. Машин буксует, ехат нехочет. Застрял, карочи.

– И сколько ты тут торчишь? – спросил кто-то из наших.

– А часа три уже. У вас вада есть, вада? Пит ахота. Дети тоже пит хатят…

Водитель Сергей, подойдя к кабине, вытащил алюминиевую десятилитровую канистру с водой. Пошарив бардачке кабины, вынул стакан, дунул в него, очищая от пыли и крикнул:

– Эй, балалар! Кетемиз! Су бар! Кетемиз! Су! – и помахал зажатым в руке стаканом. (Эй, детвора! Идемте! Есть вода! Идемте! Вода!)

Ребятишки, вопросительно взглянув на мать, нерешительно замялись, но мать подтолкнула их:

– Йе, кет, кет… Орыс адам. Су… (Да, идите, идите… Русский человек. Вода…)

Маленькие степняки, настороженно разглядывая нас, приблизились. Сергей налил полный стакан и передал его самому маленькому. Тот вцепился грязными ручонками в стакан и жадно присосался к нему. В мгновение ока стакан опустел

– Ещё? ­ Спросил Серега, глядя на мальца.

Тот понял без перевода и, виновато зыркнув по сторонам, решительно кивнул головой. Видно, сильно жажда измучила мальчонку, потому только после третьего стакана он вытер ладошкой замурзанное лицо и стеснительно отступил за спины старших братьев и сестры. Остальные дети пили более степенно, а старший, улыбнувшись, поблагодарил водителя:

– Рахмет, агай! – потом, спохватившись, произнес по-русски: - Спасибо, дядя!

– Ай, маладес! - весело откликнулся водитель Серега, пересмешник и шутник. Он нарочно слегка коверкал язык. Возможно, в целях лучшего восприятия разговора собеседником. – Школа ходишь? Какой класс?

– Три класс! - ответил пацан и для верности показал три пальца.

– О! Маладес! Джигит! - преувеличенно уважительно произнес Сергей и одобряюще улыбнулся.

Маленький степняк смущенно зарделся, похвала - она всем приятна. Но вот его папаша-водитель похвалы ну, никак не заслуживал. Ибо при дальнейшем «разборе полётов» выяснились удивительнейшие вещи. Оказывается, отправился в путь сей незадачливый горе - водитель на неисправном автомобиле, у которого отсутствовали первая и задняя передачи, что вообще недопустимо при плохой дороге, ибо если машина буксанёт, то тут сразу же и конец езде: назад не сдашь, а на второй скорости маневр в таких обстоятельствах весьма затруднителен, если возможен вообще. Словом, на плохой дороге машина может вполне прочно встать на якорь, словно знаменитый крейсер «Аврора».

Мало того, водитель из аула отправился в путь, не имея в кузове лопаты, а самое главное, запаса воды. А ведь семья, маленькие дети. Но это, по-видимому, мало волновало его, потому как он, чуть смущенно улыбаясь, твердил:

- А шайтан его знает! Всегда ездил. Ничо был машина. Этот раз чота капризничал. Наверно, ремонт мала - мала делит надо...

В общем, большой весельчак и обормот сиживал за рулём старенького колхозного «газика». И что занятно, легкомысленный водитель абсолютно не чувствовал за собой вины. Для него это было обыденное дело, кстати, на лице его жены тоже не было никаких эмоций. Вот уж воистину: Восток - дело тонкое! Иная ментальность, совсем иное отношение к жизни. Ну, не взяли с собой воды. Ну, машина неисправна. Ну, и что в этом такого необычного? Иншалла, так угодно аллаху, без воли которого, как известно, и лист с дерева не упадет. В конце концов, милость аллаха безгранична, и наше неожиданное появление тому наглядный пример. Так что, какие переживания, по поводу чего? И потому водитель-казах был весел и говорлив. Он твердо знал: теперь он не один на один со своей бедой, мы его не бросим и обязательно поможем. Это непреложный закон Степи - не оставлять человека в беде.

По хорошему конечно, надо было настучать ему по башке, чтобы никогда больше не подвергал ненужному риску и свою жизнь, и жизнь близких. Но такое воздействие  хорошо в теории. А на практике он - отец семейства, и ронять его авторитет главы семейства в глазах жены и детей ни в коем случае нельзя. Ни при каких обстоятельствах. Так мы и поступили, ограничившись лишь словесными порицаниями.

Достав из кузова трос (надеюсь, читатель догадался, из чьего кузова его достали?), мы взяли на буксир застрявшую машину. Сказать, что с вытаскиванием забуксовавшего грузовика у нас не возникало проблем, было нельзя, ибо отсутствие двух скоростей у застрявшей машины, сами понимаете, чертовски не способствовало проводимым работам по вызволению грузовика из песчаного плена. Пришлось основательно подкапывать и выстилать колею кустарником. Но не зря говорят в народе (а народ мудр!): терпение и труд всё перетрут. Получилось и у нас. Вскоре злосчастный «Газон» стоял на плотной почве, и детвора с галдением грузилась в кабину. Вот удивительное дело, неоднократно приходилось видеть, что в Степи пассажироёмкость автомобильных кабин самым непостижимым образом увеличивается неимоверно! В кабине, рассчитанной на двух или трех человек, удивительно компактно размещается до пяти-шести, особенно если один из пассажиров – милиционер. Я же о чем толкую? О том, что в Степи несколько другие законы, иной раз отличающиеся от законов, действующих в цивилизованной местности.

И вот именно в полном соответствии с этими законами водитель-казах стал настаивать на том, чтобы мы обязательно к нему приехали в гости, ибо согласно обычаям Степи он должен отблагодарить хороших людей, так вовремя выручивших его в дороге.

– Барашка зарежим, бешбармак делит будем… - улыбаясь, соблазнял он нас.

Мы нисколько не сомневались в том, что именно так оно и будет: хозяева будут «делит бешбармак» и на дастархане будет всё, что полагается к бешбармаку. Ну, вы понимаете, что я имею в виду. Однако мы вовсе не считали оказанную помощь забедовавшим в Степи людям чем-то выдающимся, это для нас было обычным делом. Просто в те времена было принято так поступать, и подавляющее большинство людей придерживались такого принципа, тогда мы и ещё и слыхом не слыхивали о перекочевавшей в годы перестройки к нам из-за океана присказке «Твои проблемы!», сильно полюбившейся нынешним духовно возросшим россиянам. Кроме того, нам вовсе не улыбалось тащиться несколько десятков километров в далекое селение, нагружать работой и так уставшую в затянувшемся путешествии женщину. Хотя она, безусловно, исполнит долг гостеприимства, если на то будет воля мужа, в Азии мнение замужней женщины, увы, мало кому интересно. Да и настроились мы на охоту за дичью, а вовсе не на посиделки за дастарханом.

И потому, исходя этих соображений, мы всячески сопротивлялись, упирая, на то, что нам предстоит сейчас возвращаться на буровую, работа-де не ждет. Водитель сокрушенно качал головой, но, в конце концов, вынужден был согласиться с нашими доводами. Он с сожалением развел руками, но всё же взял с нас слово: обязательно при случае заехать к нему в гости. Мы заверили нашего нового знакомца, что как только - так сразу, затем обменялись энергичными рукопожатиями и разъехались в разные стороны, чтобы, скорее всего, больше никогда не увидеться. Но мы твердо знали, что если когда-либо переменчивая судьба выкинет свой очередной финт и занесёт нас в этот далёкий безвестный аул, то даже по истечении нескольких лет нас там гостеприимно встретят. А если вдруг нужна будет какая-то помощь, то обязательно сделают всё возможное. И это не преувеличение, ибо так было принято в Степи. Как аукнется, так и откликнется. Такое вот эхо в безлюдной Степи…

Так было принято тогда, но, к сожалению, случалось иногда и неприглядное. Как говориться, Степь бескрайняя и бывало по-всякому. Не часто, но…

Как-то мы с нашим водителем Володей Миллером, коренастым рыжим балагуром-водителем, ехали на буровую. Наш трехосный вездеход Зил-157, солидно загруженный обсадными трубами и бумажными мешками с бентонитовой глиной, используемой для приготовления бурового глинистого раствора, уверенно катил по асфальтовому шоссе на север Чимкентской области, туда, где за неширокой грядой муюнкумских барханов на бескрайних степных просторах находилась наша буровая…

Я любил поездки с Володей. Это был весёлый, неунывающий, средних лет мужик, хороший и безотказный профессионал. Водители - они же всякие бывают. Есть капризные, есть ленивые, которые шагу лишнего не сделают без нытья, дескать, машина чего-то постукивает, а им, вишь ты, на охоту приспичило. И ходит такой организм, гундит, так его и хочется кувалдой между ушей приложить. Бывают такие люди. Но Володя - он не такой. Он – наш. Это настоящий человек, с ним можно, как говориться, в разведку идти. Собственно говоря, мы с Володей Миллером и находились в разведке, то есть работали в геологоразведке.

С выездом мы немного подзадержались, погрузка, то сё, словом, выехали с Базы экспедиции уже после обеда, и потому Володя гнал «ЗиЛа», насколько это было возможно, на хорошей скорости, с расчётом прибыть на место около полуночи. Мы рассказывали друг другу различные истории, дымили «Примой», наблюдали проносящийся за стеклами кабины невзрачный пейзаж. Был конец зимы, начало южной весны, последние числа февраля. В такое время днём земля раскисает, а ночью ощутимо подмораживает и на севере области перепады температур достигают иногда 30 градусов. Плюс ветерок, иногда очень веселый такой, и ночью тогда и вовсе несладко, если вдруг закукуешь в степи. Но мы куковать вовсе не собирались, машина у нас, как говорится, была «военная», и что нам климатические причуды? У нас был трехосный вездеход и потому мы, как сейчас бы сказали, держали пальцы веером.

Уже начало темнеть, когда мы оставили позади горы, спустившись с перевала. До райцентра Чулак-Курган оставалось десятка полтора километров. Володя подрулил к притулившейся у крайних скал купе деревьев, из-под корней которых пробивался чистый родничок. Это очень удобное место, если есть желание перекусить, размять затекшее после длительного сидения в кабине тело. На одной из этих крутых скал давным-давно, наверное, ещё сразу после войны, была установлена скульптура орла с раскинутыми крыльями. Тогда часто вдоль дорог устанавливали фигуры, зачастую различных животных: архаров, антилоп... А вот по трассе Чимкент - Ташкент на склоне сопки вообще установлен как бы бегущий к дороге львиный прайд в составе, кажется, четырех особей. Занятно смотрится! Неожиданно так, словно львы действительно перемахнули через гребень сопки и теперь мчатся к шоссе с намерением перекусить. Чего-нибудь или кого-нибудь. Да, так вот, немного об орле. С дороги он виден совсем небольшим, хотя размеры его достаточно велики. Несколько лет назад, будучи еще совсем молодым зеленым специалистом, ехал я на своё первое задание и как раз именно с Володей Миллером. И он, на правах старшего товарища и аборигена трассы, рассказывал мне о встреченных по дороге местных достопримечательностях. В частности, об этом орле он заметил небрежно так, как бы вскользь:

 - Вон, видишь, справа, на вершине скалы орла? Белая такая фигурка?

­- Да, вижу. ­ ответил я и в свою очередь спросил. ­ Ну, и что, чем он примечателен, этот орел?

-­ Да ни чем. Он всё время там стоит, - ответил Володя нарочито спокойно, с безразличным выражением лица глядя поверх рук, сжимающих руль, на стремительно бегущую под колеса вездехода серую ленту дороги. – Кроме четверга.

­- А почему по четвергам его нет? – недоуменно спросил я, не подумавши.

­- А его по четвергам уносят на унитаз, на горе же удобств нет! - выдал Володя и захохотал.

Я уже сообразил, в чём тут дело, но было поздно: я банально купился на подначку. Но тут ничего теперь поделаешь, попался…

И вот теперь, спустя несколько лет, мельком глянув сторону вершины, на которой распростер крылья в своем бесконечном полёте белый орел, мы с тезкой понимающе улыбнулись друг другу. Выбравшись из кабины, наскоро проделали «комплекс» гимнастических упражнений для разминки, подошли к роднику. Родничок безостановочно трудился в штатном режиме, поднимая маленькие фонтанчики песка на дне неглубокой земляной чаши, обложенной камнями. Мы попили пронзительно холодной, вкусной водички и вернулись в кабину. Холодало. Расстелили на сидении тряпицу, выложили съестные припасы, наскоро перекусили. Выкурили по сигарете.

– Ну, что, тёзка, погнали? – спросил, улыбаясь, Володя, выбросив окурок в окошко.

– Да, погнали. Наши - городских… - в тон ему ответил я.

И мы вновь продолжили своё движение. В холодное время года темнеет быстро, серый малопривлекательный пейзаж тянулся по сторанм. Но в кабине автомобиля было тепло, на панели угольками тлели огоньки на циферблатах приборов, ровно и мощно тянул мотор, мчащийся автомобиль слегка покачивало на асфальтовом шоссе. Однако, к нашему глубочайшему сожалению, это были последние километры хорошей дороги. Ибо за райцентром Чулак-Курган, на расстоянии трёх - четырёх километров от него, асфальтовое покрытие заканчивалось, а дальше…

А дальше, как мы говорили, Советская власть тоже заканчивалась, и начиналось Бездорожье. Именно так, с большой буквы. То есть направление движения было обозначено невысокой насыпью с небрежной глинисто-гравийной укладкой, к тому же растолканной проходящими автомобилями до безобразия. И двигаться по этой, с позволения сказать, дороге, было невозможно в принципе, ибо ухаб на ухабе, колдобина на колдобине. Но другого пути не существовало, и надо было обходиться тем, что давала нам реальность бытия. В летнее время или зимой можно было, съехать на целину и по замерзшей зимой или укатанной летом целине двигаться обочь, и даже иногда с приличной скоростью Относительно приличной, конечно. Знаменитый автогонщик Шумахер на этой дистанции нужную скорость бы не развил, за это я ручаюсь. Даже в благоприятствующую для поездок пору. А вот если в распутицу, когда грязь непролазная, тут, даже едучи на вездеходе, надо держать ухо востро, ибо и на целине рискуешь завязнуть, почвы здесь суглинистые, монтмориллонитовые, а это такая удивительная штука! Можно попасть на участок, где грунт раскисший, словно кисель, хотя сверху почва вроде кажется твердой. А наступишь - и можно ухнуть вглубь метра на полтора. Я сам как-то в мгновение ока провалился у скважины по самые плечи, так что знаю, о чём говорю…

А тут ещё наступившая темнота… И потому скорость передвижения нашего вездехода снизилась, мы то взбирались на глинисто-гравийный грейдер, то сползали с него, выбирая места поровнее. Хотя в желтом, хаотично мечущемся свете фар наша дорога казалась вовсе не дорогой, а фантастической бороздой, проложенной громадным плугом обезумевшего пахаря-великана, напрочь съехавшего с катушек. Мотор ревел, нас мотало в кабине, но всё же, тем не менее, мы двигались в нужном нам направлении. От частого курения во рту горчило, слегка гудело в голове, и незаметно подкрадывалась усталость. Отгоняя её, мы перебрасывались фразами о том, о сём, коротая время. Но чертово время тянулось, как густая патока из опрокинутого ведра. Словно в бреду, мы преодолели почти половину пути до поселка Сузак, а уж там, на другой половине пути, за чинком под названием Кайнар, грунты были более песчанистые, и дорога была значительно лучше. Мы предвкушали. Но…

Но неожиданно наш вездеход клюнул носом, мы тоже качнулись вперёд, свет от фар уперся в грязный бруствер ямы. Володя торопливо газанул. Грузовик взревел, боднул радиатором воздух и, завывая, натужно полез из грязевой ямы, в которую мы угодили. Передние колеса, вынырнув из ямы, ожесточенно скребли размякший грунт, но задние вращались впустую. Мы проваливались. Володя, чуть сдал назад, включил пониженную передачу, и снова послал машину вперед. Мотор ревел, машина дергалась и билась в припадке, но все было напрасно: мы плотно усаживались на грунт, нас ведь ещё придавливал и вес металлических труб, которые мы везли в кузове. Все предпринятые попытки маневрирования не принесли никаких результатов, мы сидели в яме, и выбраться из неё без посторонней помощи не представлялось возможным.

Но какая может быть помощь ночью на малооживлённой трассе? Кого, за каким чёртом, понесёт на ночь глядя, в раскисшую Степь? Кругом на полсотни километров ни живой души, только мы с Володей, словно два дятла в дупле, сидели в металлической кабине нашего вездехода. Натуральные дятлы, коль прозевали ямищу. А хотя, чего особо углядишь ночью при мятущемся свете? И всё же, вот надо было так облажаться, а? Застрять на вездеходе! А теперь нашу тяжелогруженую машину простой колхозный грузовичок, который, быть может, завтра и наткнется на нас, вряд ли выдернет. Трактор - тот сможет. Но чего трактору тут делать? Вокруг только пастбища, пахотных полей не наблюдается. Так что скорее инопланетяне приземлятся на своей «тарелке» у обочины.

На улице заметно похолодало. Мы с Володей сидели в остывающей кабине, курили и перебирали варианты, которых у нас было небогато.

Итак, нам можно было сидеть до утра, время от времени жечь бензин, прогревая мотор, ведь ночных заморозков никто не отменял. Правда, было неясно, как долго его можно прогревать, бензина-то у нас было только доехать до буровой, а к ней ещё пилить и пилить. И также было совершенно неясным, чего или кого нам ждать в своём сидении. Правда, утро оно завсегда как бы вечера мудренее, и утром можно будет осмотреться и попытаться откопаться. Но, учитывая размеры нашего  Зилка, и характер груза, а также отсутствие поблизости древесной растительности, которую можно было использовать для фашин, грядущее утро тоже не внушало оптимизма. А еще при этом варианте толком не выспишься, и работники на следующий день из нас будут неважные

Еще можно было слить воду, сэкономив тем самым бензин, а самим залезть в спальные мешки и, улегшись на узком сидении «валетом», хоть в тесноте, но всё же поспать. Вроде бы оно и неплохо. Но вот где потом взять воды? Того запаса воды в канистре, чтобы поутру залить в радиатор и использовать для питья в течение неизвестного периода времени, было маловато. Да и заводить остывший за ночь двигатель без теплой воды – удовольствие весьма сомнительное. Словом, это был полный финиш, или, как выразился Володя, абсолютная задница. Правда, у него покороче вышло, но это уже детали. Главное, я смысл сказанного передаю верно, ибо так оно и было: с какой стороны не посмотри на наше положение, оно было незавидным.

И тогда мы решили немного перекусить, на всякий случай и как бы в знак протеста против случившегося. Тем более что думать и перебирать варианты действий можно и во время еды. Мы жевали сало (всё-таки немцы умеют его коптить, это у них не отнять!), лупили варёные яйца, скребли ножом дно консервной банки, уминая скумбрию. На душе стало немного веселее, Еда, понятное дело, ощутимо придает оптимизма и поднимает настроение. Запив свой немудреный ужин тепловатой водой, перекурили и выбрались наружу, тоже ведь такое дело, что время от времени надо… Поеживаясь от стылого ветерка, мы крутили головами по сторонам, бессмысленно таращась в темное, затянутое тучами небо. Ну, сами знаете, как оно бывает в такие моменты… Покончив с отправлением естественных надобностей, мы вдруг заметили вдали, огонек, медленно, но уверенно преодолевающий расстояние, которое мы уже прошли. Не было никаких сомнений: к нам приближался какой-то автомобиль. Это было вовсе даже неплохо, ибо множило наши варианты. У нас определённо появлялся хоть и слабенький, но шанс. Прикинув, что неизвестному водителю добираться до нас ещё долго, мы вновь нырнули в дышавшую остатками тепла кабину и принялись ждать. А что нам еще оставалось? Только и того, что сидеть и гадать, кого это там несёт, и доползет ли этот отчаюга до нас, а если доползёт, то сможет ли… Словом, тем для разговора нам с Володей хватало, но в них, в этих разговорах уже теплилась надежда на благополучный исход нашего нечаянного приключения.

Но вот свет фар ползущего автомобиля начал доставать и до нас, выхватывая пятнами то слева, то справа от нашей кабины участки вставшей на дыбы дороги. Конечно, если это приближался колхозный «Газик», то нам от него ни холодно, ни жарко, вряд ли он нас сможет вдернуть из прорвы, в которую мы ухнули. Другое дело, если бы это был тяжелый автомобиль, но об этом можно было только мечтать. Но нам ничего другого не оставалось и мы мечтали. Известно ведь, мечту убить сложно…

Поеживаясь от холода, вы вновь выбрались наружу. Нашим взорам открылось прекраснейшее зрелище. Утробно рыча, пуча свои желтые бельма-фары, на нас уверенно наползал… вездеход ЗиЛ-131, новое детище Московского автозавода, тогда только начавшее поступать на службу народному хозяйству. В кузове облепленного грязью трехосного монстра виднелся какой-то груз, укрытый брезентовым пологом. Зашипев тормозами, грузовик качнулся и замер, словно доисторическое чудовище, вылезшее отдохнуть на берег из жирного грязевого болота. Фары его погасли, оставив на дежурстве подфарники. Мы не верили своему счастью. А ещё говорят, чудес не бывает. Вот оно, чудо: безлюдная Степь, ночь, бездорожье, полная безнадёга – и вдруг так кстати вездеход!

Мы приветственно замахали руками, и, запахнув поплотнее телогрейки, направились к неожиданно и, главное, так вовремя появившемуся грузовику.

Дверь кабины открылась, и высунувший водитель спросил нас:

– Ну, и чо, орлы? Загораем?

Весельчак… А то можно подумать, будто мы здесь на чемпионате по синхронному плаванью в грязи.

– Привет! - поздоровались мы и ответили в тон вопросу: - Загораем. Ночной загар - он самый полезный.

– Да, дорожка, … - тут неизвестный водитель выдал целый ряд образных сравнений и эпитетов, которые обычно не употребляются в светских беседах и не произносятся с трибун. По крайне мере, тогда. Сейчас - да, бывает, что и с трибуны произнесут. Я уже не говорю - с экрана телевизора…

Но в тот раз произнесенные сравнения и эпитеты были очень по делу и полностью соответствовали реалиям. Мы кивнули головами, соглашаясь с ними. Да и как было не согласиться с очевидным? Яркая иллюстрация тому - наш автомобиль, основательно сидящий в яме.

- Ну, так и что? – обратился Володя Миллер к водителю, посчитав прелюдию законченной и начал развивать главную тему разговора, то есть о спасательных работах.

Но проезжий водитель не спешил. Он явно наслаждался возникшей ситуацией. Приоткрыв дверку кабины пошире, он повернулся к нам лицом и вынул помятую пачку сигарет.

- Перекурим, ну его на хрен! – весело обратился он к нам. – Ну и дорожка! В башке гудит, как бочке. Вы откуда и куда?

-Э-э, на фиг! Сколько можно курить? - протянул я. – Накурились уже до горечи.

И, оставив Володю уточнять профессиональные детали предстоящей спасоперации, я взял в кабине «брезентухи», то есть рабочие рукавицы, и полез кузов за буксировочным тросом. Нашарив в темноте худосочную бухту троса, я подтащил её к борту и, размахнувшись, швырнул наземь.

Володин буксировочный трос, в соответствии с немецкой основательностью и аккуратностью, был достаточно длинным, так что его можно было сложить вдвое и зацепить сразу за два буксировочных крюка на переднем бампере нашего вездехода. Пока Володя возился с ними, я потащил петлю троса к вставшему на исходную позицию нашему спасателю. Зацепив петлю троса за фаркоп, я поспешно отошел в сторону. Бывает так, что при резком рывке трос лопается и тогда только невероятнейшее везение спасает стоящего рядом зеваку. Говорят, башку сносит, словно бритвой. К счастью, подобное наблюдать мне не приходилось, но видеть, как конец лопнувшего троса свирепо хлещет по заднему борту, выламывая щепу или вминает капот автомобиля, довелось, и потому я благоразумно отошел на безопасное расстояние.

Спасатель начал потихоньку продвигаться вперед, натягивая трос. Наступил ответственный момент. Володя махнул мне рукой из кабины, и я закричал водителю нашего спасателя:

- Давай, пошёл!

Оба грузовика недовольно заорали, выпуская клубы вонючего бензинового дыма, наш ЗиЛ -157, разбрызгивая жидкую грязь, забился в конвульсиях, барахтаясь в яме и тяжело ворочая всеми шестью колесами, словно шмель, угодивший в блюдце с вареньем.

- Давай, давай! – орал я обеим водителям, хотя вряд ли они меня слышали за ревом моторов, но, тем не менее, в неярком свете подфарников моя дирижерская работа тоже была в достаточной степени необходима.

Спасатель пробуксовывал, понемногу проваливаясь в землю, и казалось, что у нас ничего не получится. Однако колеса спасателя, проседая в глинистый грунт, по-видимому наткнулись на достаточно твердую опору, моторы взревели, и машины с натугой поползли вперед. Сила была на стороне моторов. Коварная яма, с чмоканьем и явным сожалением отпускала наш автомобиль. Вот и сдвоенные задние мосты его перевалили за кромку колдобины. Володя гуднул клаксоном и машины остановились. Трос, ослабнув, провис, и я побежал к фаркопу, чтобы расцепить вездеходы. Пока я сгребал в бухту буксирный трос и тащил его к кузову, Володя о чём-то разговаривал с водителем, выручившим нас. Затем тот хлопнул дверкой и его вездеход, кивая на прощание красными огоньками габаритов и подмигивая стоп-сигналом, поехал вперед, в ночную мглу…

Володя обошел вокруг машины, визуально проверяя, насколько это возможно в ночи, всё ли в порядке. Мы поскребли о подножки кабины подошвами сапог, счищая липкую грязь, влезли в кабину.

- Эх, Володя, здорово нам повезло! Скажи, а? - обрадовано заговорил я, обращаясь к спутнику.

Однако, к моему удивлению, на лице товарища играла кривоватая ухмылка.

- Конечно, повезло. Это само собой! - буркнул Володя, доставая сигарету. – Но какая всё же сука!

- Ты что, тёзка? Кто сука? Что за дела? - опешил я.

- Вот же гад! Ну, сволочь! – не унимался Миллер. – Кто, кто… Дед Пихто! Вон он, поехал, орёлик. Калымщик чёртов. Он же деньги потребовал за помощь, гад!

- Да ты что? - изумился я. – Деньги? Вот мразь! Да пусть он подавится этим трешником!

- Ну да, как же, трёшник! Держи карман шире! Он червонец слупил!

- Ого! Червонец?! Ни хрена себе! Десять рублей?! И ты дал? Да послал бы его куда подальше!

- Надо бы… Да как пошлешь? Нельзя…Я же пообещал расплатиться. Ну, жлобина!.. Я говорил ему, что в Степи так не делается. Мол, а если завтра самому придется очутиться на нашем месте?..

- А он что  в ответ?

- А ни хрена. Похохатывает. Чем его проймёшь? Жлоб он. Гнилой человек. Надо, говорит, на дорогу смотреть внимательно. Вездеходу нет преград, а уж если врюхался, то, выходит, сам виноват… Мораль, короче, мне прочел. А еще добавил, мол, вот когда окажусь в твоей ситуации, то тогда и будем разговаривать на эту тему… Видать большая сука, этот наш ночной  «спаситель». Ну, гад!.. Попадись мне он только!

Я хорошо понимал возмущенное душевное состояние водителя Володи. Мало того, что ночной жлоб сдернул с него червонец, так он еще и посмеялся над володиным профессионализмом, а это уже совсем оскорбительно. Тут было отчего возмутиться моему спутнику. Володя прямо-таки пылал негодованием. Рыжий от природы, он сейчас покраснел еще больше и раскалился настолько, что, казалось, об него можно прикуривать сигареты. Да уж… Событие и впрямь был не из лучших. Нет, дело, конечно, было не в потерянных деньгах. Хотя сумма по тем временам немаленькая. Не только в деньгах было дело. В те времена к деньгам так жадно, как сейчас, люди не относились. Но вот именно поэтому и было на душе скверно. Скверно и стыдно. Стыдно за нашего случайного «спасителя». Вот надо же, до чего корыстными бывают люди! Хотя, с другой стороны, бывают случаи и похлеще. Бывает, и на преступление люди идут ради денег. А у нас, слава богу, ничего такого страшного не случилось. Нам даже помогли, выдернув наш автомобиль из ямы, избавив нас тем самым от многих проблем. Так что наш случай вовсе не выдающийся. Пустяки всё это, и не стоит себе этим голову забивать. Так рассуждали мы с постепенно остывавшим Володей под недовольный рёв мотора, раскачиваясь в металлической кабине вездехода, тяжело переваливавшегося из колдобины в колдобину, словно под ударами какого-то невидимого, но злобного кик-боксёра, попеременно лупившего нас с боков своими пудовыми кулачищами и пинавшего обутыми в тяжелые солдатские ботинки ногами. Голоса наши слегка подсели от курева и безуспешных попыток перекричать ревущий на низких передачах двигатель. Мы пили из фляжки воду, проветривали кабину, впуская к себе жадно липнувший снаружи к стеклам ночной холод. Непростая это задача передвигаться по дороге, а, вернее, при отсутствии таковой, как в тот раз двигались мы с Володей Миллером. Такая, с позволения сказать, дорога, изматывала, изнуряла, выжимала и высасывала… Это не езда, а вид пытки. Пытки бездорожьем. Вам приходилось в жизни сталкиваться когда–нибудь с подобным? Незабываемые ощущения, уверяю я вас, дорогие читатели... Трасса знаменитых автомобильных гонок Париж – Дакар – это просто баловство по сравнению с тем, что иной раз нам приходилось испытывать при своей романтичной работе. Причем без всяких подстраховок, медицинского и ремонтного сопровождения. Просто была такая работа…

…Итак, мы болтались в кабине, словно два огурца в большом металлическом ведре, пытаясь удержаться уставшими задницами на потертых сиденьях, тупо таращились на выхватываемые из темноты мельтешащим желтованым светом изломанные куски прыгающего нам навстречу Бездорожья. Казалось, не будет конца этой изматывающей душу езде. Но тут мы заметили впереди красные огоньки габаритов. Огоньки не двигались, и было понятно, что автомобиль, которому они принадлежали, обездвижен. Наверное, такой же бедолага, как и мы, въехал в промоину, сел на раму и теперь кукует, поджидая непонятно кого и откуда. Стоп-стоп, а где же тот «спасатель, который за деньги»? Он-то почему упустил появившуюся возможность подзаработать? Мы перебрасывались с водителем фразами, на разные лады толкуя о приближавшемся источнике огоньков.

Наконец, свет фар выхватил из темноты борта забуксовавшего автомобиля. Ха! Чтобы вы думали? Небывалое – бывает! Надо же такому случиться! На этот раз в беду попал… наш недавний спаситель! Мы остановились обочь его автомобиля, сидевшего в промоине, словно бегемот в омуте, оставшемся от пересохшей речушки. Володя выключил зажигание и наступила тишина. Вот он где, кайф-то! - говаривал у нас на буровой один помбур. И действительно, наступил тот самый «кайф» - стало хорошо: ни тебе гула, ни тебе тряски, лишь тупо ныл натруженный копчик, напоминая об оставленных позади километрах.

- А-а! Бог шельму метит! – удовлетворенно произнес Володя Миллер, устало складывая на баранке натруженные руки. – Закуриваем, Володя!

И мы закурили, как писали тогда в газетах, с чувством глубокого удовлетворения. Ибо настал час отмщения. И совершенно напрасно и безосновательно некоторые излишне эмоциональные граждане делают себе в припадке сиюминутного отчаяния наколки на груди, гласящие: «Нет в жизни счастья!» Неправда, и еще раз неправда! В жизни всегда есть место счастью! А также справедливости и другим подобным вещам. Имеют они место быть в нашей жизни. И я сам тому свидетель.

ЗиЛ-131 уселся в яме очень основательно, плотно и вытащить его оттуда была большая проблема даже для нашего вездехода. Мы курили, рассматривая в тусклом «ближнем» свете фар забуксовавший автомобиль, и предавались злобной радости. Может, оно и нехорошо так-то, но что поделаешь? Я рассказываю правдивую историю и потому мне незачем заниматься лакировкой действительности. Именно такие ощущения были у нас на тот момент времени. Мы не выходили из кабины, и тот, жлоб из другого вездехода, тоже не высовывался. Видно, лихорадочно вырабатывал стратегию и тактику поведения. Честно говоря, не хотел бы я сейчас оказаться на его месте. Ой, не хотел бы! Уж лучше пешком чапать в ночи по грязи десяток километров, или рессоры менять, лёжа в той же грязи, чем так вот… С какими глазами он подойдет к нам, какие слова будет говорить? Мы не собирались облегчать ему жизнь, помогая с выбором линии поведения и потому по-прежнему сидели в кабине, покуривая в своё удовольствие. А оно у нас было, удовольствие, чего уж греха таить. И немалое. Наконец дверка впередистоящей машины распахнулась, и на подножку накренившегося автомобиля выбрался вляпавшийся-в-дерьмо. Засунув руки в карманы телогрейки, он бочком, укрываясь от ветра, приблизился к нам. Володя, не открывая дверку, медленно опустил стекло кабины.

– Ну? – лениво процедил он, не глядя на подошедшего.

– Не поможешь ли, браток? Вишь, провалился я глубоко, задницей лег на грунт. – мямлил наш недавний спаситель, склонив голову к плечу, защищаясь от ветра – Но ты груженный, у тебя трубы… Можно попытаться сдернуть с грунта.  Должно получится…

– Ну? – вновь буркнул Володя, по–прежнему не глядя на просителя.

А на того действительно неприятно было смотреть. Лицо его кривлялось в какой-то жалкой гримасе отчаяния, угодливости, подобострастия и покорности. Значит, понимал, сволочь, что сейчас находится в дерьме по самые уши.

– Если это…ну, то я тогда… короче, заплачу. Ты не сомневайся. – бубнил униженно проситель, приблизив лицо к окошку кабины.

– А я и не сомневаюсь! – неожиданно жизнерадостно заявил Володя, хлопнув обеими руками по ободу рулевого колеса. – Куда же ты, чудак, денешься, верно?

– Конечно, согласен… – покорно кивнул головой наш собеседник. – Десятка за мной.

– Десятка? – Володя иронично приподнял бровь, и лицо его расплылось в нарочито придурковатой улыбке. – Да ты, как я погляжу, большой шутник! Тебе бы на эстраде выступать, народ веселить, а не по степным дорогам передвигаться.

Я с интересом слушал этот необычный диалог. Собственно говоря, это был не только диалог, но и наглядная иллюстрация народной поговорки: «Как аукнется, так и откликнется». Именно сейчас на моих глазах происходила торжественная порка, утверждался принцип справедливости…

– Ты заплатишь не десять, а двадцать рублей – такие сейчас ночные тарифы! -  отрубил Володя, прекратив улыбаться и, повернув голову ко мне, спросил: – Верно, тёзка?

- Без базара! - утвердительно кивнул я.

– Двадцать?! – оторопело произнес проситель? За что двадцать-то? Это много!

– Не-а! – мотнул рыжей головой Володя. – В самый раз, в обтяжку. Десятку мою возвратишь и ещё десятка с тебя – за науку. Хотя и бесплатное у нас в стране образование, но в Степи другие законы, я же тебе говорил недавно. Помнишь? Так что придется заплатить сполна, чтобы запомнилось надолго.

Жлоб пристыжено поник головой. А что он мог возразить? Он сам, своей неуёмной жадностью, посеял семена стяжательства, и вот теперь пришло время пожинать горькие плоды своего бездумного посева. Конечно же, занимаясь стяжательством, он никак не рассчитывал, что расплачиваться ему придется буквально через час, но Случай, тот самый Его Величество Случай, который всё же иногда бывает очень и очень кстати, случился! Альтернативы не было, это было пронзительно ясно и потому приходилось полностью платить по счетам. Ночной калымщик достал из внутреннего кармана бумажник, вынул деньги и передал их Володе. Тот небрежно сунул их в карман и приказал:

– Цепляй трос!

Вляпавшийся-в-дерьмо резво побежал к своей машине, быстрым скоком маханул в кузов и выкинул оттуда трос. Наверное, опасался, что мы передумаем. Каждый судит по себе... Володя завел мотор и вырулил на стартовую позицию. Я выбрался из  кабины и, запахнув полы телогрейки, наблюдал, как незадачливый калымщик, обдирая тросом руки, цеплял его за фаркоп нашего автомобиля.

– Это тебе наука впредь будет! - подумал я. – Жлобина…

Наконец сцепка была завершена, и я махнул Володе, чтобы он выбирал слабину троса... Автомобиль засел крепко, и всем пришлось изрядно попариться. Хорошо, что наш вездеход был загружен трубами, это, вместе с приспущенными скатами давало нам реальный контакт с раскисшей дорогой. Хотя и пришлось поелозить по раскисшему грунту. В конце концов, приложенные усилия принесли ожидаемые плоды, и жертва была освобождена из грязевого плена…

Расцепившись, автомобили разъехались, опустив сцену прощания. Нам не хотелось пожимать на прощанье руку этому субъекту, а уж он тем более не пылал приязнью к нам. Как говорится, свиданья были без любви, разлука тоже без печали… Вряд ли нам суждено будет встретиться ещё раз. Хотя - кто знает? А вдруг того захочет Его Величество Случай? Тогда всё может быть…

И вновь мы потащились вперёд, преодолевая Бездорожье. К счастью, вскоре мы пересекли чинк, это такой обрыв, тянущийся на многие километры, и ограничивающий приподнятые участки земной поверхности и спустились в долину. Дорога заметно выровнялась, и стала как-то поприличнее выглядеть. Автомобиль побежал резвей. Приободрились и мы. Жизнь вновь поворачивалась к нам своей не самой худшей стороной.

– А неплохо мы проучили жлоба, скажи, Володя? – обратился водитель ко мне

– Да. Как аукнется, так и… Хорошо мы откликнулись! Замечательное эхо у нас получилось, чего уж тут… – ответил я. - Может быть, «товарищ» поразмыслит на досуге, кое-что поймёт и сделает соответствующие выводы…

Вскоре на горизонте показались желтые и редкие, ввиду позднего времени, огни последнего крупного поселка на нашем маршруте. Поселение Сузак - достаточно большое село, бывшее когда-то басмаческим, а потом некоторое время и районным центром. Местные достопримечательности - оплывшие стены старинной земляной крепости да круглосуточно работающий на дому магазин, к которому мы и подрулили. И тут нам очень кстати пригодился «трофейный» червонец. Взяв хлеба местной пекарни (хороший, кстати, хлеб пекли здесь), мясных и овощных консервов, мы присовокупили ещё и пару бутылок огненной воды на случай будущей возможной охоты...

До буровой оставалась добрая сотня километров, мы преодолели неширокую гряду редких невысоких барханов, поросших растительностью и в это время года отлично державших автомобиль, и выехали на просторы Бет-Пак-Далы, бескрайней и  действительно безлюдной Степи. Где-то там, в её необозримой дали, сверкала огоньками рождественской ёлки вышка буровой установки, конечная цель нашего маршрута. Притормозив, мы приняли  по полстаканчика в рамках программы по борьбе с неумолимо подступающим сном, наскоро перекусили консервами со свежим хлебом… После допинга состояние наше ещё больше улучшилось, сон отступил, и мы с Володей устремились к своей далёкой цели.

Степь, великая Степь вновь стелилась нам навстречу, укрытая черным бархатным покрывалом ночи, которое мы вспарывали светом автомобиля. Эх, ночные дороги! Какими разными они бывают! Настолько хороши, необычны они, когда мчишь через бескрайнюю Степь по ровному, гладкому как стол, такыру, вонзив в упругую, почти осязаемую на ощупь темноту два конических столба света от фар! Монотонность езды и отсутствие ориентиров вокруг иной раз создают полную иллюзию того, что ты находишься в каком-то другом, нездешнем, нереальном мире. И кажется, что нет перед тобой никакой дороги, и вообще ничего нет вокруг. А ты просто движешься в некоем Пространстве. А может, и не мчишь вовсе, а просто завис в нём. И нет ни верха, ни низа, вообще ничего нет и время застыло, а есть только полутёмная теплая кабина автомобиля, молчаливый водитель и горьковатый дым сигареты... Вот такие ощущения иной раз порождает езда по бесконечной ночной дороге, когда сон осторожно и незаметно, на цыпочках, подкрадывается к уставшему за целый день езды путешественнику… Можно ехать так всю ночь и никого не встретить, можно ехать сутки, двое и с тем же результатом. А вокруг – ни деревца, ни кустика, ни самого малого пригорка, только бескрайняя равнина и ведущие в бесконечность следы от колес проехавшего когда-то автомобиля. Потому и эха в Степи не бывает, ибо не от чего отражаться звуковым волнам. Но это до той поры, пока не повстречается другой автомобиль. И вот только тогда, как вы теперь уже понимаете, может возникнуть эхо. И если это эхо доброе, то отзвуки его будут ещё долго звучать в душе, порождая удивительно тёплые воспоминания о том чудесном времени, навсегда и безвозвратно, к сожалению, ушедшем. Как там пела Анна Герман? «Мы эхо, мы эхо, мы долгое эхо друг друга…»

Возможно, в действительности так оно и есть: в этом удивительном подлунном мире мы всего лишь эхо. Долгое эхо друг друга. И такое разное...