ПРИВИДЕНИЯ  ПОЯВЛЯЮТСЯ  В  ПОЛНОЧЬ

 

Сирота Антонине Марковне – с благодарностью и любовью.

 

«­Чунга-Чанга - места лучше нет!»

(Энтин Ю., «Чунга - Чанга»)

 

«­ - Вас много таких?

­ - Считается, что даже слишком много»

(Кемень Деже, «Третье поколение»)

 

«­ - Здесь должны водиться привидения…»

(Стругацкие А. и Б., «Стажеры»)

 

«Здесь уже давно появляются привидения,

возникают какие-то существа, и вообще происходит чёрт знает что»

(Сушинский Б., «Восточный вал»)

 

 

Будучи студентами Семипалатинского геологоразведочного техникума, учебные практики мы проходили на специальном геологическом Полигоне «Караульная сопка», расположенном на живописном, густо заросшем черемухой диком бреге Иртыша в нескольких десятках километров от славного города Семипалатинска, который мы по-свойски именовали Семском, вверх по течению и километрах в полутора от поселка Гранитный. Название Полигону дала внушительного вида сопка, нависшая каменным обнажением над быстронесущимися в своём вечном беге иртышскими водами. Говорят, что именно на этой сопке то ли прятался в засаде отряд обиженных сибирских татар, подкарауливавших бородатых урусов, чтобы поговорить с ними по-мужски на остром языке сабель, то ли сидел, объятый думой, сам Ермак Тимофеевич. За давностью лет уже трудно установить истину, кто там сидел и кого караулил, а если и сидел, то о чём думал тогда. А вот название сопки осталось – Караульная и перешло к нашему учебному Полигону, который и находился рядом с упомянутой сопкой. Полигон представлял собой несколько саманных и дощатых домиков, предназначенных для проживания преподавательского состава и семьи смотрителя-сторожа. Студенческий контингент проживал в брезентовых палатках, выстроившихся вдоль длинной стороны центральной площади, на которой располагались волейбольное поле и спортивные турники. Кроме того, площадь служила местом общеполигоновских построений, если на то была необходимость. Следует сказать, что такая необходимость была, и даже очень, поскольку народ, который на Полигоне обретался, был молодой, озорной, склонный к всевозможным выходкам и проказам. Причём в течение всего времени суток. И всю эту разношёрстную студенческую толпу, проживавшую на свежем вольном воздухе и бурно пузырящуюся на дрожжах юности, надо было как-то удерживать в соответствующих рамках. Вот и приходилось преподавателям заниматься ещё и воспитательным процессом, а отсюда и построения на площади. Я об этом чуть ниже расскажу. Но самое главное, именно здесь, на этой самой площадке по вечерам и ежедневно проходили танцы. Еще на Полигоне имелся большой навес, под которым располагались кухня и столовая, погреб, два склада - продуктовый и хозяйственный, дизельный модуль и множество самых разнообразных буровых установок, как стационарных, так и передвижных, пара тракторов, гусеничный вездеход, несколько геофизических лабораторий, компрессоры, насосы и другое оборудование, а также телега с лошадью – меланхоликом рыжей масти.

Полигон… Это был особый, романтический, период в нашей жизни, который оставил яркий выпуклый след, без преувеличения, в душе каждого из нас, побывавших там. Полигон – это особый временной период, который накрепко впечатался в нашу память, отложившись там навсегда. И даже встречаясь изредка через много - много лет после тех чудесных дней, проведенных в черёмуховом раю на берегу Иртыша, мы обязательно вспоминаем о нём, о нашем Полигоне. Вспоминаем наше вольное житьё-бытьё в брезентовых палатках, рытье шурфов под палящим солнцем, учебные геологические и геодезические маршруты, работу на буровых станках разных типов, гидрогеологические работы на скважинах. Вспоминаем полноводный Иртыш, чудесный пьянящий воздух Полигона, густо настоянный на запахе черёмухи, вспоминаем песни у ночных костров на берегу, аккорды гитары, романтические свидания… Всё это никогда не изгладится из памяти. А сколько было шуток, озорных выходок, розыгрышей и всяческих хохм! Я уже немного рассказывал о Полигоне в новелле «Осенний Ихтиандр». Но разве всё расскажешь? О том времени можно говорить и рассказывать очень долго…

Помнится, как-то мы поймали в траве у палаток небольшого, сантиметров тридцать длиной, полоза, это такая неядовитая змея. Позабавлялись маленько с ним. Интересно всё же: я, например, родился и вырос в местности, где змеи никогда не водились. Посидели вечером после ужина у палатки, танцы еще не начинались – скучно. Что бы такое учинить? Придумали. Взяли у девчонок гитару, побренчали для отвода глаз, толком играть из присутствующих никто не умел. Затем засунули внутрь гитары полоза и возвратили её девчонкам. А сами уселись на деревянную скамеечку у камерального столика возле нашей палатки в ожидании развития событий. И дождались. Полозу наскучило лежать в деревянном футляре, а может, кто-то из девчат решил побаловать себя треньканьем на гитаре. Словом, полоз решил выйти на свободу, как говорится, с чистой совестью. Вышел и зигзагом отправился в ознакомительное путешествие по девичьим постелям. Не исключено также, что, поддержав нашу хулиганскую выходку, этот удав-недомерок, двоюродный брат анаконды, решил попробовать себя в амплуа Змея-искусителя. Кто знает? Как бы то ни было, реакция подавляющего большинства девчат была однозначно предсказуемой. Раздались душераздирающие вопли. Двери саманного домика, в котором привилегированно проживали девчонки нашей группы, распахнулись настежь и оттуда с визгом посыпались, словно горох из разорванного мешка, перепуганные обитательницы. Сработала наша хохма, знатный был переполох! Однако не все наши девчонки были отчаянные трусихи. Лариска Дюмина, которая была постарше остальных и более опытная, до техникума она уже отработала полевой сезон в экспедиции,  бесстрашно изловила полоза и притащила вновь его к нам, демонстративно бросив на столик:

- Это не наше! Вы, ребята, присматривайте за своим хозяйством.

Мы, парни группы И-68, количеством шесть человек (был еще седьмой, да он постарше нас был и потому ушел жить в другую палатку, к параллельной группе) будущих гидрогеологов, поначалу проживали не в палатке, а странном сооружении. Ни землянкой, ни палаткой назвать его нельзя. Собой оно представляло металлический каркас, снятый с кузова какого-то автомобиля, обтянутый побелевшим от старости и ветхости брезентом. Ну, не повезло нам: все жили как люди, в настоящих брезентовых палатках, а мы в какой-то собачьей будке. Девчонки нашей группы – те вообще по-королевски устроились: в саманном домике. Потому мы немного комплексовали, да и соседи над нами посмеивались. Но что делать? Так сложилось исторически – жить нам в кибитке. Судьба такая. Как-то мы намекнули об этой вопиющей несправедливости начальнику Полигона, то есть насчёт палатки, но безрезультатно. Оставалось только смириться с участью неполноценных и стоически переносить подковырки соседей. Но, к счастью, недолго длилось наше горевание. Однажды навалилась на Полигон редкая летом в тех местах гроза. С молниями, громом и водопадом с небес. Крутая, в общем, гроза. Сверкало и бабахало – будь здоров! И дождь хорошо лил, основательно, как из ведра. Полигон находился на склоне, наша кибитка располагалась в самом низу "улицы" и на нас поплыли забытые у палаток кеды, тапочки, тетрадки, шляпы и панамы. Будку нашу, вкопанную сантиметров на тридцать в землю, начало заливать прибывающей со склона водой, и мы срочно забросили свои рюкзаки на нары. Даже водоотводящая канавка не помогала, внутри нашего жилища вода поднялась чуть ли не до колен. Переждав мощный ливень, мы высыпали наружу. По склону берега на нас стекали пенные ручьи, и надо было принимать меры. Мы их и приняли. Но - с выдумкой. Напялив на ноги ласты для плавания, мы суетились вокруг нашей будки и с помощью лопат и подручных средств пытались отвести стекающую к нам, казалось, со всего казахского мелкосопочника, воду. Конечно, бегать в ластах и работать лопатами было не совсем сподручно, но мы усердно изображали из себя жертв всемирного потопа. Из соседних палаток вывалился народ; студенты подворачивали пологи, подсушивая внутренности своих брезентовых жилищ, и хохотали, глядя на нас. Спектакль явно удался. Ржали так, что пришел начполигона, преподаватель геодезии Ефрем  Васильевич. Правда, он не хохотал, он даже бровью не повёл, потому, как нрава был строгого. Но, видимо, наш юмор оценил, поскольку сделал вид, что не замечает нашего комичного вида, вроде как ласты тут само собой разумеющийся атрибут. Он постоял, поглядел на нас, как мы неуклюже шлепаем в ластах по грязи, ликвидируя последствия стихийного бедствия, заглянул внутрь будки. Яма была полна грязной воды. Прямо у входа плавали оброненные впопыхах чьи-то тапочки. Увиденное произвело впечатление на сурового начполигона и подтолкнуло его к решению.

- Завтра утром два человека ко мне. Получите палатку.

То-то было радости у нас на следующий день! Разбив по всем правилам новенькую брезентовую палатку, мы наконец-то почувствовали себя настоящими геологами.

…В крутом склоне иртышского берега поколениями студентов была проложена штольня достаточно большой длины, внутри которой были уложены рельсы, по ним каталась вагонетка для вывозки извлеченной породы. Со штольней соединялся пробитый сверху шахтный ствол, с подъёмным воротом и бадьёй. Словом, всё очень даже по-взрослому было оборудовано. Рубили породу, а это были  песчаники и углистые сланцы, кайлами (кирками) и отбойными молотками, которые запитывались от компрессора. Помнится, посетили мы, две группы гидрогеологов (для нас горнопроходческая практика проходила в сокращенном варианте), первый раз штольню. Интересно было, необычно. Толпимся у входа, темноту штольни слегка рассеивает тусклый свет электрических лампочек, в свете которых блестят отполированные колесами вагонетки рельсы. Преподаватель Лариса Яковлевна Яринен велела всем надеть защитные шахтерские каски и начала рассказывать о правилах техники безопасности при нахождении в подземных выработках. Это мы уже учили и, конечно, слушали преподавателя в пол-уха, кося глазами по сторонам. А один из ребят, поправив каску на голове, застегнул ремешок (были такие каски, с брезентовой накладкой на затылке и ремешком, наподобие касок пожарников), под подбородком и, мало вникая в то, что толковала нам Лариса Яковлевна, сделал стремительный короткий рывок, и с размаху саданул головой в бревенчатый крепёж, которым была креплена штольня. Решил, так сказать, поверить теорию практикой. Естественно, каска смягчила удар, и своё предназначение выполнила, не дав, таким образом, «испытателю» пораскинуть мозгами на стенке. При виде этого проявления крайней степени идиотизма Лариса Яковлевна прервала свой рассказ и с изумлением уставилась на «испытателя».

- Ну как же так можно, головой о стену?! Зачем?

- Да проверить хотел, Лариса Яковлевна! – бодро отозвался «испытатель», улыбаясь от уха до уха. – Захотелось ощутить, как оно, если сверху камень упадет.

Тут кто-то из ребят, взяв поудобнее кайло в обе руки, предложил:

- Вася, давай я тебе в рамках эксперимента ахну кайлом по башке, и тогда будет ясно, выдержит ли каска.

Но тут Лариса Яковлевна нахмурилась, погрозила нам пальцем, прекращая начинавшийся было балаган, и повела нас вглубь штольни. Мы шли за ней, словно цыплята за квочкой, и, раскрыв рты, рассматривали непривычный подземный мир…

Хорошее было время, время Полигона! Мы были очень молоды, и ещё во многом по-детски наивны. Это был период, когда мы уже постепенно становились взрослыми людьми, но детство ещё вовсю играло в нас. И потому практически каждый день на Полигоне что-либо случалось…

Как-то один рукодельник из группы буровиков взял - ну, обалдуй, ясен пень! – да и смазал перекладину одного из турников солидолом. А его приятель, будучи не в курсе содеянного и выпендриваясь перед девчонками от избытка бурлящих гормонов, спортивно сиганул на турник с намерением «крутануть солнце». Понятное дело, солидол - отличное  смазочное средство и потому, в соответствии с законами физики, центробежные силы оказались гораздо сильнее сил трения, и наш незадачливый спортсмен улетел к шутам, не успев, к счастью, как следует раскрутить «солнце». Спортсмен улетел далеко, а, приземлившись по аварийной схеме, вдобавок основательно хрястнулся о землю, подняв тучу пыли. Оно бы всё ничего, падение - ерунда, больнее падали. Но закон бутерброда никто не отменял и он, бутерброд, как ему и положено, чаще всего падает маслом вниз. Так было и в тот раз. А перчик в том, что шлёпнулся незадачливый спортсмен в пыль прямо под ноги проходившему мимо начальнику Полигона Ефрему Васильевичу Кузнецову. Ефрем Васильевич был человек принципиальный, как я уже говорил, строгого нрава, острым соколиным взором усмотрел ненормальность стремительного и неуправляемого «полёта», тут же учинил следствие, не покидая места происшествия, и сразу выяснил причину.

Наутро ударили в рельс и прокричали построение контингента. А построение у нас, само по себе, было достаточно комично, и об этом стоит немного подробнее рассказать. Вернее, не само построение, а контингент, выстраивавшийся на площади. Потому что была у парней на Полигоне мода - буровики этим особенно отличались - одеваться под беспризорников. На буровом отделение (техника разведки) девчонок не было (сугубо мужская эта работа – бурение), вот потому поведение их было весьма экстравагантным и они могли позволить себе эпатаж почтенной публики. Короче, одевались ребята - кто во что горазд, щеголяли иной раз в таком наряде, что невозможно было, глядючи на них, от улыбок удержаться. В моде были тогда спортивные кеды, синих, чёрных, коричневых расцветок. И буровики менялись обувью и ходили так: левая нога - синий цвет, правая – красный. Один, помнится, сделал себе уникальную рубаху, как сейчас сказали бы, эксклюзивный образец. Он взял и отверткой прорвал всю рубаху, превратив её в этакие живописные лохмотья, в рубище дервиша. Классное было одеяние! Ни у кого такой рубашки не было. Но эта мода у нас почему-то не прижилась, не пошла. Ни на Полигоне, ни в тогдашней швейной промышленности. Правда, много позже я видел, как в нечто подобное был одет скакавший по сцене певец Валерий Леонтьев. Ну, Валера - он такой, да. Может иной раз отмочить штуку и выйти на сцену в очень причудливой одежде. Именно поэтому его мне много больше нравится слушать по радио или в аудиозаписи, нежели смотреть по ящику.

Но вернемся к полигоновскому построению. Как я уже говорил, без смеха смотреть на это сборище «гаврошей» было невозможно. Девчонки – те выглядели вполне нормально, в трикотажных спортивных костюмах, или в юбочках и футболках, в легких ситцевых платьицах. Обуты в летние «босолапки», тапочки. Хорошо смотрелись: молоденькие, стройные, глазу приятно и есть на чём задержать взор. Но парни!.. Парни - это отдельная песня. Настоящий цирк, паноптикум или как его там. Это не опишешь словами, это надо видеть! Некоторые стоят босиком, почесывая одной ногой другую. Вот на переднем плане горделиво выпятил грудь «орёл» в телогрейке, к которой пришит в виде мехового воротника собачий хвост, а голову украшает залихватски сбитая набок настоящая матросская бескозырка с ленточками. Ну, ни дать ни взять, «братишка из Центробалта» времен революции. У другого на голове армейская пилотка, у третьего - носовой платочек с узелками на углах, у четвертого - газетная треуголка, да ещё обладатель её нарочито косит глазом исподлобья, ну, чисто Буонапарте при Бородино. Пятый щеголяет в помятой фуражке времён гражданской войны с треснувшим и скрепленным проволокой козырьком… Тельняшки, ковбойки, завязанные узлом на пупке, вывернутые козьим мехом наружу драные безрукавки, разномастные кеды, зашнурованные цветным электрическим проводом, потрепанные и прожженные телогрейки с торчащими наружу клочками ваты, брюки с разрезанными до колен на ленточки штанинами и тому подобные «изыски» своеобразной полигоновской моды… Словом, костюмированный бал - маскарад, контингент Республики ШКИД. Кто читал эту замечательную книгу, тому будет много понятнее, как оно выглядело, мужское население нашего славного Полигона. И так выглядели не пять – шесть экстремалов, а в подавляющем большинстве все парни. Прибавьте сюда комичный вид во множестве остриженных наголо и оттого еще более лопоухих голов… Это сейчас почему-то стрижка наголо считается крутой и гламурной одновременно. Но в те времена стригли наголо лишь армейских новобранцев, "пятнадцатисуточников" (алкоголиков и хулиганов, получившим наказание в виде отбывания исправительно-трудовых работ сроком до 15 суток), да лиц, направленных в места заключения по приговору суда. А все нормальные люди носили причёски. Если, конечно, обволошенность головы наличествовала как таковая. Так что для стрижки наголо нужен был серьёзный повод. Очень серьёзный. Например, пребывание на нашем Полигоне.

Итак, стоим мы в строю, переминаемся с ноги на ногу. Ефрем Васильевич огласил суть произошедшего. Брови нахмурил, в голосе металл. Никаких шуток! Вот я вас! Оно понятно: свернул бы шею при приземлении улетевший с турника «спортсмен», а спрос, само собой, с преподавателей, ибо недоглядели, не пресекли, и, выходит, тем самым - потворствовали. Хотя как углядишь за сотней с лишним молодых, склонным к озорству и дерзким выходкам молодых людей? Сложно всё это. На цепь ведь не посадишь. Да если бы и сажать на цепь, то, мне кажется, какой-то бы способ всё равно нашли, чтобы выйти из положения. Оставалось преподавателям одно: воспитывать денно и нощно. Что наши преподаватели и пытались с переменным успехом делать.

В общем, строгий Ефрем Васильевич нагнал на нас жути (как ему казалось) и приказал смазчику выйти из строя и явить свой светлый лик народу. Кстати, вот что было характерно для тех времен: хулиганить - то мы хулиганили, но и признаваться не боялись. Утаиться, если требовалось признать вину - такое не практиковалось. Вот потому «виновник торжества» чётко сделал три шага вперед и повернулся лицом к студентам, стукнув босыми пятками. На его лице застыла скорбная мина, долженствующая означать предельную степень осознания глубины нехорошести своего поступка, наивысшую степень раскаяния и наличия по этому случаю острых душевных мук. Правда, эта скорбная мина с трудом удерживалась на плутоватом лице смазчика и постоянно соскальзывала, потому всем было очевидно, что ни хрена он не раскаивается, а занят обдумыванием очередной выходки подобного свойства. Но, тем не менее, соблюдая ритуал, Ефрем Васильевич добился от смазчика признания глупости  содеянного и задал вопрос, зачем, с какой целью это было проделано. На что смазчик с самым серьезным выражением лица, глядя на стоящих перед ним товарищей, чётко и внятно произнёс:

- А чтобы турник не ржавел, и мозолей на руках не было!

И ведь логично, черт побери! Правда, логика идиотская. Потому студенты дружно захохотали. Преподаватели тоже ухмылялись. Но Ефрем Васильевич - а у него не очень забалуешь! - поднял руку, требуя тишины. И мы требование Васильевича удовлетворили, потому как все очень уважали его. Очень порядочный человек наш «Ефрем», настоящий интеллигент. Среднего роста, сухощавый, резко-порывистый в движениях, говорил короткими, рубленными фразами. Но была в нем какая-то внутренняя сила, что-то такое, что вызывало уважение. Он был достаточно строг, но предельно справедлив. В общим, авторитет его был непререкаем на Полигоне. По крайней мере, для нас, студентов. Поэтому и наказание, которое он определил виновнику - три дня работы в подсобниках на кухне в свободное после учебных занятий время – восприняли как должное и самое собой разумеющееся. Коль попался - отвечай. Тут уж без вариантов. Даже некоторая гордость: сам «Ефрем» наложил взыскание! Это примерно как медаль получить.

Как-то и я удостоился этой "высокой награды". Санитарно-эпидемиологические мероприятия на Полигоне включали в себя обильное посыпание хлоркой внутри специально выстроенного домика. Надеюсь, вы понимаете, о чём я? Так вот, хлоркой там ощутимо пованивало. Да и далековато было от нас. Густые кусты были гораздо ближе, раза в три. Ну, чего скрывать, грешили иной раз, по малому делу. Да. Из песни слова не выкинешь. И вот как-то перед ужином мы с Петром Чильникиным отправились в заросли по малой нужде. Дело - то пустяковое, так что говорить о нём не стоит. Всем знакомо. Ну, значит, выходим мы с Петькой из зарослей, чтобы вновь радоваться жизни, Но не тут-то было! Прямо у палаток стоял Ефрем Васильевич и, подняв руку вверх, ладонью махал к себе, подавая команду:

- На меня! На меня!

Короче, влипли. Но деваться некуда, подошли.

- Ну, и что, юноши? Для вас закон не писан?

- Писан, Ефрем Васильевич! - дружно заверили мы начальника Полигона.

- Я вижу, как он для вас писан. – сделал ударение строгий начполигона. – Нарушаем?

- Э-э-э... Дык… - заскребли мы в затылках.

- Слушать мою команду! - прервал наше робкое сопротивление Ефрем Васильевич. – Вам сегодня до отбоя стоять здесь – с перерывом на ужин - и всех желающих заворачивать и направлять сами знаете куда. Задача понятна?

Мы подтянулись и слегка, чтобы это не выглядело слишком дерзко, обозначили «фрунт»:

- Понятна, Ефрем Васильевич! Выполним. У нас не пройдут.

- Действуйте! – милостиво кивнул нам начполигона и, резко повернувшись, направился к месту очередной нестыковки или несуразицы. Он как нутром чуял их, появляясь иной раз очень некстати для студентов.

А мы с Петром составили заградотряд, с успехом вставший на пути антисанитарии и бескультурья. Справедливости ради надо сказать, что простояли мы с товарищем до наступления сумерек, а потом самовольно покинули столь ответственный пост, мотивируя своё дезертирство отсутствием фонарей. А много ли нарушителей увидишь в темноте? Да и не ходил больше никто в кусты, ибо никому не хотелось сменить нас на посту.

Пищу себе мы готовили сами, группы из студентов несли дежурство на кухне в порядке очередности. На выходные дни преподаватели уезжали на побывку в Семск, а студенческая братия была предоставлена самим себе. Хотя и не совсем так уж самим себе, ибо за порядок на Полигоне отвечала дежурившая в это время на кухне бригада. Сейчас уже не вспомню, по какой причине, но будильника не было и потому, три-четыре человека, обычно мальчишки, шарашились на кухне часов до трех, чтобы потом, разбудив следующую смену дежурных, продолжать спать дальше. А уже вторая смена, досидев до урочного часа, будила поварих, и отправлялась придавить ухо на пару часиков. Дежурство - тут ничего не поделаешь. И вот как-то раз и нам выпало дежурить в выходные дни. Первая смена, как обычно, заготовила дрова, расколовши большие чурки, которые сами же студенты когда-то, в порядке заготовки топлива, пилили в пойме Иртыша. А мы, парни второй смены, сидя под большим деревянным навесом, перебирали крупу к обеденному вареву, травили анекдоты, бесконечно пили густой ароматный чай. Колька Постерняк, дежуривший в первую смену, большой охальник и весельчак, потянулся, поиграв мышцами рук, и произнес:

- Ладно, ребята, вахту я вам сдал, пойду посплю до завтрака. Но перед этим загляну к девчонкам, надо учудить что-нибудь, а то я не усну.

И это было правдой, такое за ним водилось. Точно не уснул бы. Ибо Коля, довольно приятной наружности парень и чрезвычайно высокого мнения о собственной неотразимости, был твердо уверен, что все девчонки от него без ума. И на этом основании позволял себе, бывало, выходки, как говорится, на грани фола, считая, что ему всегда всё сойдёт с рук. Но мы-то, которые дружили (так тогда называлось ухаживание) знали, что это далеко не так, и мнения о нашем Николае были весьма и весьма неоднозначные и даже иной раз не очень лестные. Но мы об этом помалкивали, пусть тешит себя и считает неотразимчиком, если так уж хочется. Кто из нас не без слабости? У каждого свои причуды и тайные желания. Особенно в молодости…

Так вот, Коля, сдав вахту, пошёл отдыхать и попутно решил учинить шкоду девчонкам. Ну, мы отнеслись к этому делу философски, хочется чудить - чуди, дело хозяйское, а сами залили воду в котлы, закончили с крупой, словом, сделали все, что наказывали нам вечером девчонки - поварихи, ответственные за готовку.

Начало светать, и мы было уже собрались будить наших славных кулинарок, поскольку приспело время, но тут на кухню сама прибежала одна из наших поварих, Томка Остапенко, растрепанная и ещё не отошедшая толком ото сна, но уже настолько наэлектризованная, что казалось, сейчас начнёт стегать окружающих киловольтами. Как говорится, её искрило. Причина неописуемой ярости была отчетливо видна у Томки на лице, ибо оно было добротно перепачкано сажей, словно нашу Тамару протащили через печную трубу. Перед сном Коля постарался на славу, ему бы не гидрогеологом быть, а податься в гримеры…

- А-а-а-а! – завопила Томка, и, увидев меня, со скоростью болида устремилась навстречу, намереваясь наброситься на меня и не то забодать, не то укусить. Её ярость требовала немедленного выхода.

- А ведь загрызёт! – смекнул я, мгновенно осознав, что Колины ночные проделки могут лично мне вылезти боком. – Загрызёт запросто. Эка, фурия! Чортов шкодник-Колян, а мне теперь отдувайся…

Томка нешуточно попёрла на меня разъяренной тигрицей. Подскочив, я задницей припечатался на столешницу длинного деревянного обеденного стола, приподнял ноги и перекатом торопливо ушёл на другую сторону. На всякий случай. Береженного бог бережёт! Тут ситуация немного улучшилась, я находился в относительной безопасности, потому что мы с Томкой оказались как бы по разные стороны баррикад.

- Вовка, придурок, ты зачем меня сажей вымазал?! – заорала на меня Томка, в бессильной ненависти размахивая сжатыми кулаками. Понимала, что через стол ей меня не достать. Казалось, что ещё чуток, и Томка начала бы в ярости, словно берсерк, грызть столешницу. Видать, сильно обидел её этот африканский макияж, да еще наложенный без её на то согласия. Мордашка у Томки и вправду была в тот момент смешная. Но я изо всех сил себя сдерживал, несмотря на комизм ситуации. Не дай бог расхохотаться – это тогда всё, пиши пропало, смертельный я ей враг буду до самой смерти, тут и стол Томке не будет помехой, преодолеет преграду, налетит на меня, словно рысь на лося и располосует шкуру на ленточки.

- Тома, да ты что?! Я ни сном, ни духом! Тома, ну, как же можно? Не мазал я тебя сажей, честное пионерское! – пытался я урезонить сокурсницу.

- Врешь! Знаю я тебя! А кто?! Признавайся тогда, кто вымазал?! - вопила Томка, ослепленная яростью и негодованием. - Теперь наволочку стирать! Убью гада!

Тут и ребята, видя нешуточную реакцию Тамары, стали её урезонивать и приводить доводы в мою защиту. Объединенными усилиями нам с трудом, но удалось пригасить вулканом клокотавшую в сердце Тамары ярость и немного успокоить её. Я был слегка реабилитирован. Фыркая, словно рассерженная кошка, Тамара умылась под кухонным рукомойником, причесалась, привела себя в порядок и слегка успокоилась. Только яркий румянец, пылавший на девичьих щеках, выдавал внутреннее кипение страстей. Она жаждала отмщения. Конечно, Тамара уже поняла, кто так зло подшутил над ней и, подскочив к печке, набрала в обрывок газеты вчерашних углей.

- Где этот паразит Постерняк?! – зашипела она, зыркая по сторонам – Сейчас я его уделаю так, чтобы неповадно было в другой раз.

Да, наша Тамара разошлась не на шутку. Да и то: девчонке хотелось, может быть, от парня цветов на подушку. Хотелось теплых слов, нежности и всё такое прочее. А он, орясина и дуболом, сажей её выпачкал. Тут взъяришься.

А наш ловелас Николай, устав от тягот дневной деятельности, ночного дежурства и проказ над спящими девчонками, с чувством исполненного долга безмятежно спал. Тут следует отметить, что в тот раз Коля спал не на своем обычном месте, в нашей палатке, где мы проживали. Дело в том, что воспользовавшись отсутствием преподавателей и начполигона Ефрема Васильевича, Коля пробрался в «командирскую» землянку, притащил туда свою простыню и подушку и, в самостийном порядке присвоив себе права старшего по полигону, теперь почивал на лаврах, вольно разметавшись на командирской кровати. То ли он самоутверждался так, то ли чёрт его знает, но вот пришла ему тот раз в голову такая причуда. И этот, скажем так, не совсем обдуманный поступок вскоре принёс ему многие волнения. Очень многие. Но хулиганистый Коля об этом пока не подозревал и мирно свистел носом, нежно прижимаясь щекой к подушке. Видать, снилось ему что-то хорошее. Может, Томка и снилась. Ведь зачем-то он именно её сажей выпачкал. Вроде бы как о чём-то подобном толковал старина Фрейд в своих трудах о бессознательном…

А тем временем небо заметно светлело, близился рассвет. Тускнели и гасли одна за другой звезды. Обозначилась алая полоска утренней зари. Выпала роса и тихо приближалось утро… Мы сидели под навесом, накинув телогрейки, лениво дымили сигаретами и наблюдали за подготовкой ответного удара. Тамара же Остапенко, выяснив место ночлега обидчика, так жестоко не оправдавшего тайные девичьи мечты, закусила удила и вполне была готова совершить акт священной мести. Пора было вмешаться и слегка подправиться ситуацию…

- Стой, Тамара! Ты чего это задумала? - остановил я сокурсницу. - Никак Кольку хочешь сажей вымазать?

- Да! Я сейчас его перемажу всего, гада! Что бы знал! Вот! - губы Тамары вновь задрожали от обиды.

- Фу, Тома! Какая банальность! Он тебя сажей, ты его сажей… Смешно первый раз, а повторение уже не так ярко… Тамара, а где выдумка, творческий подход к делу? Где изюминка и огонек, наконец?  – медленно тянул я, искушая сгоравшую от внутреннего жара мести девушку.

- Какой огонек? - недоумевающе уставилась на меня Тамара. - Ты чего мелешь? Мне поджечь его, что ли предлагаешь?

-  Да бог с тобой, Томочка! Какие страсти! – я затянулся сигаретой, умышленно продлевая паузу. – Нет, зачем же жечь товарища? Мы не инквизиторы. Да и Коля явно не дотягивает до уровня Джордано Бруно. Я предлагаю наоборот: надо остудить его.

- Это как? - заинтересовалась Тамара, присев рядом. - Как его предлагаешь остудить?

- Да никаких сложностей. Вон под навесом стоит бочка с квасом…

Тут надо сказать, что на Полигоне мы практически не пили сырой воды, хотя водоснабжение лагеря осуществлялось из водозаборной скважины. Да и родники были вдоль берега Иртыша. Но во избежание всяких желудочно-кишечных неприятностей у нас всегда был в наличии квас собственного, полигоновского приготовления, который наличествовал здесь же, на кухне в двухсотлитровой бочке, накрытой деревянной крышкой.

- Ну, и какие проблемы, Тамара? – продолжил я. - Плесни ему кваску, что тут такого сложного? Колян сейчас спит, из ружья стреляй над ухом – не проснётся. Тут тебе и выдумка, тут тебе и творческий подход к делу…

- Хи-хи-хи! А ведь точно – остудить! – мстительно захихикала Тамара. Она прыснула от смеха, прикрыв рот ладошкой. – Ну, паразит, насмешник чёртов, сейчас он у меня получит!

Она вихрем сорвалась с места, схватила литровую кружку, стоявшую на крышке бочки, щедро - для милого дружка, как говорится, и серёжку из ушка! - зачерпнула кваску и умчалась по направлению к «командирской» землянке. Святая месть, стало быть, за ущемление девичьей гордости. Спортивная девчонка Тамарка! Даже выпачканная в саже, она неплохо смотрелась. И в беге была хороша. Да не она мои юношеские мечты занимала…

Вскоре мстительница вернулась, довольная проделанной работой. Всё же как мало иной раз надо человеку для счастья! К Тамаре вновь вернулось хорошее настроение, да и кухонная работа не давала поводов расслабиться, приближалось время завтрака и все мы суетились, внося каждый свою посильную лепту в процесс приготовления пищи для товарищей. Но сами же, несмотря на занятость, время от времени косили глазом в сторону командирской землянки, стараясь не упустить дальнейшее развитие событий.  А Коля безмятежно спал…

По готовности завтрака ударили в подвешенный к столбу кусок рельса, поднимая народ и призывая наведаться в столовую. Парни и девчонки, расслабленные воскресным утром и предвкушением целого дня безмятежного отдыха, неспешно тянулись под навес… С шутками и прибаутками, как оно и бывало обычно, прошел завтрак. А Коля продолжал спать…

Мы, дежурная бригада, посвященная в суть происходящего, тоже поели; вскипятив воды, перемыли всю посуду и теперь сидели в тени под навесом, предаваясь недолгому отдыху. Обсуждали обеденное меню, перебрасываясь малозначительными фразами, курили и попивали, кто чай, кто квас… А Коля по-прежнему не показывался из землянки. Мы начали проявлять нетерпение. Чего это он разоспался?

- Томка, ты его, случайно не утопила? – поинтересовался Вовка Лысенко.

- Ага, как же! Его утопишь! -  тут же отозвалась Тамара, и, подперев щеку рукой, мечтательно произнесла: - Его бы в бочку вниз головой – ну, разве тогда…

И заулыбалась, представив, как Николай торчит в бочке, дрыгая ногами в расклешенных штанинах. Была тогда такая мода, клеша носили парни.

Но тут разговоры смолкли, ибо из-за кустов, окружавших командирскую землянку, показалась Колькина голова. Покрутив ею, словно суслик, вылезший из норы, он снова скрылся. Вот он, момент истины! Мы напряглись, стараясь ничего не пропустить. Через некоторое время Коля снова вынырнул наружу, волоча за собой матрас. Неловко суетясь, он развесил его на жердях у землянки, потом здесь же пристроил простыню. Было очевидно, что хохма удалась и мы, чтобы до поры до времени не смущать нашего товарища, павшего жертвой розыгрыша, вернулись к своим якобы неотложным делам на кухне, стараясь по мере возможности сдерживать смех и как бы не замечать приближавшегося к нам Николая.

Коля зашел под навес, присел за обеденный стол. Преодолевая вполне уместное в таком случае смущение - ведь он прекрасно понимал, что мы видели процесс развешивания матраса для просушки, - Коля очень сдержанным голосом спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

- А что у нас сегодня на завтрак?

Конечно, первой откликнулась Тамара. Ох, уж это Евино племя! На что только не способны представительницы лучшей половины человечества! Я никогда не перестану им удивляться. Не моргнув глазом и не выдав себя ничем, Томка ласково так и с преувеличенной готовностью отозвалась, пытаясь заглянуть ему в лицо:

- А у нас, Коля, сегодня манная каша на завтрак. Тебе с сахаром или с маслом? С маслом? Так я сейчас, Коля. Я тебе специально в кастрюльку отложила. Ты же у нас сегодня в первую смену дежурил…

И она услужливо поставила перед Николаем алюминиевую миску, доверху наполненную белоснежной и духовитой манной кашей, обильно сдобренной сливочным маслом, которое растеклось широким желтым ободком по окружности миски.

Николай пригнулся к миске, засопел, заработал ложкой, ничего не отвечая. А к чему было придираться? Если никто не подковыривал, не злословил и вообще все как бы ничего не замечали. И на том спасибо.

Но не таков наш веселый народ, чтобы спустить хохму на тормозах. Хохма, прошедшая втихую – это не хохма, а так себе, недоразумение. И потому наш одногруппник Вовка Лысенко, выждав, когда Николай, доев кашу и выпив сладкого чаю, отдал миску Тамаре, которая утащила её на мойку, деликатно кашлянул и сочувственным голосом обратился к Николаю:

- А что, Коля, я гляжу, у тебя «авария случилась? Наверное, съел чего-нибудь вчера? Или чая лишнего выпил?

Колька побурел, засмущался. Да и кто бы на его месте не засмущался при подобном экстремальном раскладе? Ясен пень, случившееся с ним вовсе не то событие, которым должен гордиться добрый молодец.

- Да вот случилось… Непонятно почему, никогда такого не было. А тут на тебе… - буркнул он, не поднимая глаз и тяжело, обреченно вздохнул. Конечно, неудобное случилось происшествие. И никуда не денешься, всё на виду. Как говорится, положение хуже губернаторского. Но что делать? Надо набраться сил и пережить это, время - лучший лекарь.

Мы, кто был в курсе дела, незаметно перемигивались, девчонки тихонько хихикали, Коля пребывал в неудоби. Но тут, откуда ни возьмись, набежали облачка, стакнулись в компактную темно-синюю тучку… Закрапал дождик. Николай споро перебросил ноги через скамейку и на рысях помчался в сторону командирской землянки. И это было правильное решение, ибо если основательно промокнет под дождем ватный матрас, то - финиш, ничего уже не поправишь и не скроешь. Матрас так быстро не высохнет…

Но какой в Казахстане летом дождик? Казахстан - аридная зона и потому дождик только попугал, да и снова вылупилось яркое солнышко. Пришлось незадачливому шутнику снова вытаскивать матрас на просушку. Вообще в тот день погода была против Николая, она исправно работала на нашу хохму, и ему пришлось до обеда еще раз спрятать – вывесить матрац под нашими насмешливыми взглядами. Товарищ наш заметно посмурнел ликом и потерял свою обычную живость и лихость. Словно пришибленный, он торчал на кухне, временами внимательно следя за небом, как бдительный боец ПВО, ожидающий налёта вражеских бомбардировщиков. Мы с ребятами, сделав свои кухонные дела, с благословения девчонок-поварих, сбегали к Иртышу, окунулись в освежающую прохладу, а Коля всё так же неотлучно торчал на кухне, прикованный взглядом к медленно подсыхающему матрасу, словно каторжник к ядру. Кому такое перепоручишь?! Вот и сидел, как барбос на привязи. Да, побалдели мы тогда славно над Николой! Но шутка тем хороша, что она должна быть доброй, или же по-человечески заканчиваться. В конце концов, сжалившись над Николаем, и считая, что полученного урока ему хватит на достаточное долгое время, мы пошушукались с Томкой, и я поведал хулигану, что же на самом деле произошло с ним. Так вот, счастливее человека я не видел! Он мгновенно преобразился. На его симпатичном круглом лице вновь засияла всегдашняя улыбка балагура. Он весь как-то даже начал лучится добродушием и хорошим настроением, показал было Томке кулак, но, тут же, спохватившись, погрозил ей пальцем. Меня, как разработчика хохмы, великодушно простил и принялся взахлеб рассказывать нам, что-де он и сам чего-то смутно подозревал:

- А я проснулся – о-па: мокро. Так, думаю, приплыл. Одеяло сдернул, гляжу – точно. Что за хреновина? С чего вдруг? Вроде же не страдаю. Но факты - упрямая вещь. Понюхал - вроде не пахнет…

- А ты бы лизнул ещё… - хмыкнул кто-то из слушателей и мы все громко засмеялись.

Но счастливый Николай оставил без внимания подковырку, он торопился высказаться, чтобы снять с себя напряжение последних часов… Словом, поржали мы над хохмачем. Урок, наверное, пошел ему на пользу, ибо в последующем Колька таких шуток, как пачканье сажей наших девчонок – гидрогеологинь, себе не позволял, а начал ходить кругами возле геофизичек, где он присмотрел себе глазастую Валентину. Но «деятельную» натуру записного шутника не исправить до конца, и если сам он больше в одиночку не решался на каверзы, то охотно подбивал нас на коллективные выходки. И как-то мы нашим маленьким мужским коллективом отмочили ту ещё хохму…

Лежали мы однажды у себя в палатке, дело было уже за полночь, чесали языки перед сном. И тут Колян выступил с предложением. Видимо, никак не мог уснуть, не совершив что-нибудь этакое.

- Ребята, а давайте девчат пугнем? Скучно спать, ночь такая лунная…

- А какие есть предложения? - полусонно буркнул Генка Мулик, резко придавив ладонью слишком увлёкшегося комара.

- А давайте накинем простыни, вроде как привидения, и постучим к ним в окна. Кладбище ведь есть недалеко, помните? И разговоры о нём велись. А раз есть кладбище, то должны быть и привидения…

Колька говорил правду. Мы, когда проходили геодезическую практику, строили учебные полигоны. Это такие замкнутые в плане маршруты, состоящие из двух десятков точек стояния и одной реперной опорной точки, координаты и высота которой над уровнем моря уже известны. Была поставлена задача: выйдя из этой реперной точки, вернуться к ней же, пройдя два десятка пикетов (точек стояния). В маршруте приходилось чертить абрис окружающей местности, измерять расстояние между упомянутыми пикетами, работать теодолитом, затем нивелиром, определяя координаты пикетов и их высотные отметки, причем без ошибок, иначе, при возвращении в исходную реперную точку, можно с удивлением обнаружить, что у тебя получились совсем другие данные. А это значит -  брак в работе и нужно начинать всё сначала. Ефрем Васильевич тут же рядом, бдит, и потому - никакой халтуры. Там много математических расчетов, с точностью до четырех (или пяти?) знаков после запятой. Короче, достаточно скрупулезная работа, итогом которой становится вычерченная на ватмане по всем правилам топографическая, карта. Так вот, у двух бригад полигональные маршруту пролегли мимо бог весть какого-то невероятно старого маленького кладбища, которое еще было действующим, вероятно, ещё во времена хана Кучума. Могилы оплыли и практически сравнялись с землей, а некоторые из них пугали провалами, заросшими спутанной порыжелой травой. Словом, прецедент прикосновения к потустороннему был в наличии, и мы решили это дело перевести в плоскость реальных проявлений инфернального.

Одетые лишь в плавки, мы высыпали из палатки. Стояла ясная лунная ночь. Пепельный свет Селены, как пелось в одной из тогдашних песен, «самой грустной из планет», придавал таинственность окружающему пространству. Серебрились гребни палаток, заросли черемухи в пойме Иртыша, вершины мелких сопок, подковой охватывающих наш Полигон. Пушкин воспел украинскую ночь в своей поэме «Полтава», но я, хотя и будучи наполовину этническим украинцем, тем не менее, вам так скажу: казахстанская ночь ничем не хуже. А уж я этих ночей видел-перевидел на ночных дежурствах и в степи, и в пустыне и в горах. И так думаю, что если бы Александр Сергеевич поближе узнал Казахстан, то был бы очарован его ночами. Видать, слишком мало времени он находился в бескрайних степях, да и то, наверное, дул кумыс, сидя в юрте и слушая домбру. Думаете, меня занесло и я, как сейчас выражаются, заглючил? Неправда ваша, я просто пересказываю сюжет картины, репродукцию которой я видел когда-то в казахстанском журнале «Простор». На ней было изображено внутреннее пространство кочевой юрты, где за дастарханом сидит наш А.С., поджав ноги калачиком, в руке у него пиалка, и сам он весь превратился в слух (по крайней мере, так было изображено), внимая чудным звукам, которые извлекает из домбры казахский виртуоз. Так что ничего я не глючу, а вот наш А.С. так и не смог проникновенно описать красоту казахстанских ночей, что-то ему помешало, может, блохи, проживавшие в кошме, а может, кумыс его сильно торкнул. Как бы то ни было, нет у А.С. достойного описания казахской ночи. По крайней мере, я не нашёл такового. И, на первый взгляд, как бы есть где развернуться. Однако я не стану пыжиться, стараясь перемочь литературного авторитета. Потому я буду лаконичен - замечательная была ночь, лучше не бывает. Самое время привидениям шастать. И инфернальные сущности не замедлили проявиться среди палаток спящего студенческого лагеря. У нас слово не расходилось с делом. Особенно в шкодах.

В общем, проделано было следующее. Мы не пошли чудить по спящему лагерю, банально накинув на себя белые простыни. Э, нет! Мы, дабы внести в появление привидений по-настоящему пугающий фактор, подошли к делу творчески, с выдумкой. Я и Николай, как более рослые и физически сильные молодцы, посадили себе на плечи наших сокурсников. Ко мне на загривок взгромоздился Гена Мулик, а на Николае восседал Петька Чильникин. Вот в таком сдвоенном виде нам помогли задрапироваться в простыни Вовка Лысенко и Эдик Вегнер. Внушительные получились привидения, даже нас самих оторопь брала, а каково будет тем, кто неожиданно столкнется с такими существами? Не до смеха им будет, это уж точно. Итак, привидения обрели внешность, и можно было выступать к намеченной цели. И мы, пересекая площадь, медленно направились к домику, в котором, по счастливому жребию, проживали девчонки нашей группы. Это был небольшое саманное сооружение, внутри которой вдоль трёх стен тянулись сплошные деревянные полати с лежащими на них матрасами, на которых и почивали гидрогеологини. Они-то и являлись объектом наших хулиганских устремлений. Подойдя к домику, мы начали бродить вокруг него, вполголоса завывая замогильными голосами и постукивая в окна костяшками пальцев. Но девчонки, умаявшись под горячим летним солнцем на полевых работах и вволю надружившись, спали беспробудно, и поднять их можно было, по-видимому, только рёвом сирены. И ещё голосом Ефрема Васильевича. Хотя он и не орал благим матом, но от его голоса все студенты просыпались мгновенно. Но его среди нас, сами понимаете, в тот момент, когда мы выступали в роли привидений, не было. Не думаю, что он согласился идти озоровать с нами, даже если бы мы и позвали его. Мне так кажется. Так что надо было искать другой способ разбудить девчат, не возвращаться же, в самом деле, домой? И Колян быстро нашел его, сказался богатый опыт озорника. Он отворил дверь в домик, пригнулся и вместе с сидящим у него на загривке Петром проник вовнутрь, а войдя, взял, да и коварно сбросил ничего не подозревавшего товарища на нары к спящим девчатам. У Петра от неожиданного броска на нары лопнули завязки на матерчатых плавках, они разомкнулись и по ноге скользнули куда-то в темноту. Обнаженный Петро в панике заметался в темноте по спящим девичьим телам, лихорадочно разыскивая так некстати слетевшие плавки. Девчата завозились, забормотали сонными голосами:

- Девчата, здесь кто-то чужой…

- Где фонарик, дайте фонарик!..

- Люди, дайте же поспать!..

-Да включите свет, в конце концов! Какого черта какая-то корова скачет по постелям?!

Под эти полусонные и недовольные возгласы из двери выскочил Постерняк, обмотался простынею и встал у стенки рядом с нами.

- А где Петро? - спросили мы с Геной.

- Там. - мотнул  головой в сторону двери Николай. - Пугает девчат.

Мы с Генкой заржали и наш дуэт - призрак рассыпался. Завернувшись в простыни, мы стояли, прижимаясь к стене домика, и вслушивались в доносившиеся из-за полуприкрытой двери встревожено бубнящим голосам:

- Девчонки, я поймала это! Я за ногу держу его!

- Да зажгите же свет, идиотки, выключатель рядом!

Мы крутили головами, силясь правильно интерпретировать доносившиеся из домика звуки, и уже начали было склоняться к мысли броситься на выручку товарищу, как вдруг…

Как вдруг дверь домика с треском распахнулась, и почему-то криком «Эх!» из неё пробкой вылетел обнаженный Петро, сжимая в руке простыню, развевавшуюся за ним, словно шлейф убегающей из-под венца невесты. Не видя нас, он в горячке отбежал с десяток метров от домика, но, осознав, что находится прямо на площади, залитой лунным светом и вид его не вполне адекватен, опомнился и затормозил. Быстро задрапировавшись в простыню, он торопливой походкой разгневанного римского патриция, которого взбунтовавшиеся рабы выбросили из носилок, подался в сторону кухни. Мы, давясь от смеха, потянулись следом за ним и только тут в домике запоздало засветились окна: наконец-то девчата нашли выключатель. Но мы уже отдалились от места происшествия на достаточно безопасное расстояние и нам – в случае чего – могли быть предъявлены только косвенные улики, за исключением, конечно, плавок Петра, которое он, возможно, обронил в домике у девчонок. Мы подошли к Петру, когда тот жадно осушал уже вторую кружку нашего полигоновского ядрёного кваса. Увидев подошедшего Постерняка, Петро резко замахнулся на него массивной жестяной кружкой, намереваясь припечатать донышко точнёхонько в лоб хулигану, но передумал, и, засмеявшись, произнес:

- Ох, и гад же ты, Колян! Что же так, без предупреждения, опрокинул меня к спящим девчатам?

- Да не было времени предупреждать, Петя! - отбрехивался Постерняк, торопливо глотая квас. – Всё как-то неожиданно случилось. Поскользнулся я, не сдержал равновесия…

Было понятно, что Колька нахально врал, но как докажешь?

- Петро, а ты зачем плавки снял? – спросил Гена и захихикал. - Ты у нас орёл, оказывается, а мы-то и не подозревали.

- Да не снимал я их, завязки лопнули и плавки слетели.

- А ты не там ли их оставил, свои плавки?

- Нет, но еле нашёл, потому и задержался…

Постерняк, щерился в ухмылке:

- Ну, Петро, представляю, если бы девчонки успели включить свет, а ты на нарах, как шимпанзе, голый скачешь. То-то была бы потеха. Жаль, жаль, ты успел сбежать, до того как они выключатель нашарили...

Мы тоже представили выражение лиц девчонок, если бы им «посчастливилось» лицезреть эту картину. Дело в том, что Петя у нас числился в очень серьезных парнях, он был невозмутим и флегматичен, и уж, тем более, не позволял себе одиночно никаких глупых шуток с девчонками, насмешек там и всего такого прочего, чем частенько грешили мы с Постерняком. Да и Вовка Лысенко с Эдиком тоже были ребята не промах, и случая учинить хохму не упускали. В общем, ожидать от нас можно было всякого. От нас – да. Но только не от Петьки. Можно было лишь предполагать, насколько девушки были бы ошарашены, узрев обнаженного Петра среди своей спящей девичьей компании. Да уж, поднабрались бы девчонки импрессиону, это как пить дать.

Вот так мы и стояли у бочки с квасом, задрапированные в простыни, ни дать, ни взять - почтенные римские сенаторы на форуме, и предавались молодеческому веселью. Ввиду нашего тогдашнего древоголовия, до нас не совсем доходило, что, попадись выбежавший из девичьего домика обнаженный Петро на глаза кому-либо из преподавателей или – тушите свет! - самому Ефрему Васильевичу, то дело могло обернуться для нас очень худо. Ситуация была весьма пикантной и допускала толкования, а потому последствия и оргвыводы по линии «облико моралес совьетико студенто» вполне могли иметь место. Но мы не очень задумывались над этим. Ведь не попались же – значит, всё нормально, хохма удалась и можно отправляться ко сну с чувством исполненного долга. И мы зашагали к своей палатке…

…Самое плохое последствие ночных вылазок - это тяжкий утренний подъём. Удивительна сладость сна под утро! Вот, кажется, чего бы только не отдал за полчаса сна! А на берегу реки спиться вдвое слаще, оттого просыпаться - ну, никак не хочется. Утомленные солнцем, работой в маршрутах, на буровой, скачками на танцплощадке и последующими вечерними гуляниями по окрестным сопкам, мы и так спали до упора, с трудом продирая глаза только тогда, когда уже преподаватели начинали делать контрольный заход вдоль палаток, отслеживая особо расположенных ко сну, готовых ради него пожертвовать даже завтраком.

А в то утро, отягощённые ночной вылазкой, мы спали беспробудно, хоть бей в набат – нам индиффирентно, или, как говорят в Казахстане, бара-бир. Что в переводе на современный новояз означает: параллельно, фиолетово. Всё-таки достаточно тяжкая работа у привидений! Мы прятались под одеялами от утренней свежести, добирая последние мгновения сновидений, как вдруг палатка зашуршала, и начала подёргиваться. Это руководитель нашей группы, преподаватель гидрогеологии Сирота Антонина Марковна дергала за растяжку палатки, оптимистично пытаясь отбить нас у Морфея.

- Мальчишки, подъём! Вставайте, засони! Подъём, подъём!

Мы нехотя вылезали из-под одеял, наскоро заправляли спальные места и, захватив умывальные принадлежности, направлялись к умывальнику, здороваясь при выходе наружу с нашей Антониной Марковной. Она же, видя, что двое из наших всё-таки продолжают игнорировать наступление светлого утра, откинула полог палатки и вошла внутрь.

- А кто это у нас тут лежебоки? - притворно грозным голосом спросила она и потянула за край одеяла.

А под одеялами скорчились, не успев вовремя встать и одеться, Петро и Вовка Лысенко. Естественно, ребята запаниковали, особенно Петро, потому как кто же будет чинить плавки во второй половине ночи? Он так и упал спать, завернувшись в простыню, каким вернулся из ночного похода. Вовка тотчас сообразил, что товарища надо выручать и вцепился в одеяло мёртвой хваткой, прикрывая собой очумевшего и потерявшего дар речи Петра.

- Ой, не надо, Антонина Марковна, отдайте одеяло, мы сейчас встанем! - завопил Вовка испуганно. – Уже встаём, встаём!!

- Нет!  Не верю! – совсем как Станиславский, упорствовала Антонина Марковна. – Быстро вставайте. Немедленно!

Услышав доносившиеся из палатки заполошные вопли, я притормозил на пути к умывальнику, поняв вдруг, что сейчас может произойти, и потому резво скакнул назад в палатку и умоляюще попросил преподавателя выйти наружу.

- Это почему ещё? - недоумевающее посмотрела на меня Антонина Марковна.

- Ну, тут такое дело… Я вам сейчас всё объясню… - бормотал я, а сам настойчиво подталкивал преподавателя к выходу из палатки, загораживая собой не на шутку встревоженных ребят. Это у меня получилось.

- Понимаете, тут такое дело… - произнёс я, когда мы вышли наружу. - Ну, это… У ребят завязки лопнули, вот. Ну, так случилось.  И теперь они как бы не совсем одетые… А вы одеяла с них сдернуть пытались.

Антонина Марковна, склонив к плечу голову, вслушивалась в моё бормотание, пыталась понять, в чём дело. А поскольку человек она замечательный и с хорошим чувством юмора, то, выслушав мой «жалкий лепет оправданья», засмеялась и, махнув рукой, сказала:

- Ой, да ну вас, мальчишки! Вы как дети, ей богу! Значит так, Володя, под вашу личную ответственность. Быстро поднимайте этих лентяев и марш в столовую! И чтобы без опозданий!

- Какой разговор, Антонина Марковна? Всё будет в наилучшем виде!

На том инцидент был исчерпан. К неописуемой радости Петра. Чуть было не погорел парень. Что и говорить, повезло ему. И ночью, в девичьем домике, и при утренней побудке. Везучий он парень. Да все мы там, на Полигоне, были везучие!

Говорят, что судьба благосклонна к идиотам. Возможно, это на самом деле и так. Ибо на Полигоне мы достаточно комфортабельно располагались под крылом птицы удачи. Прыгали в бурные воды Иртыша с нависших над водой деревьев, ныряли в усеянные корягами омуты стариц, карабкались по отвесных скалистым обрывам – и нам всё сходило с рук. Помнится, по окончании всех учебных практик, в канун закрытия Полигона, перед Ночью Прощального Костра, мы плавали на другой берег Иртыша в аул за вином. Сейчас уже подзабыл, за каким чертом нас туда понесло. Ведь сравнительно недалеко, на нашем берегу, был поселок Гранитный. Но вот непременно нам был нужен водный маршрут. Форсирование реки осуществлялось на плоскодонной дюралевой лодке, весла от которой были, естественно, давно утрачены нерадивыми студентами ранних выпусков и потому мы гребли штыковыми лопатами. А Иртыш  река серьёзная, судоходная, с быстрым течением. Снесло нас тогда по течению метров на двести, инструмент землекопа -  это вам не весла, но, тем не менее, наш десант обошелся без всяких неожиданностей и необходимое было доставлено в нужное время. Зато сколько было восторгов, когда у Прощального Костра раздалась команда, которую мы переняли у Ефрема Васильевича:

- Пузырёк на средину!

Нет, наш дорогой Ефрем Васильевич вовсе не потакал юношескому алкоголизму. Что вы! Как можно такое предположить? Читатель в недоумении, а такая команда есть в геодезической практике. Дело в том, что геодезические приборы (теодолит, нивелир) имеют уровни для установки в горизонтальном положении станины прибора, укрепленной на деревянной треноге, относительно земной поверхности. Для грубой настройки служит уровень плоской округлой формы, а для точной – цилиндрической. Уровень прибора - это герметические стеклянные капсулы с жидкостью, в которых плавает воздушный пузырёк. Так вот, перед тем, как нам уйти в маршруты от начальной реперной точки, Ефрем Васильевич поднимал руку вверх и громко подавал всем команду: - Пузырек на средину!

Это означало: следует вывести воздушные пузырьки уровней на середину, то есть установить горизонтально станину прибора перед началом работ. И только после этого можно было начать брать отсчеты и вести работу. Естественно, такая команда "двойного" назначения показалась нам замечательно-необходимой в повседневной жизни и была немедленно взята «на вооружение». И в последствии мы, бывало, собираясь на веселые студенческие пирушки с вином, хором восклицали, усаживаясь за стол: пузырёк на средину!! И не надо было никаких объяснений. И дело не только в том, что вино на столе... Просто возникали ассоциации с Полигоном.

Полигон - это то место, где нас многому научили, Полигон - это то самое время, когда мы взрослели, от беззаботной юности переходя к взрослой жизни, где мы учились ответственности за свои дела и поступки…

Словом, Полигон в нашей жизни был не просто местом прохождения учебных практик. Это был некий символ, скреп, который продолжительное время, в той или иной степени, связывал многих из нас между собой, порождая чувство общности, единения, причастности к чему-то такому светлому, что порой сложно выразить словами, но которое у каждого нормального человека есть в душе.

Жизнь разбросала нас по Земле, мы теперь живем даже в разных государствах. И безжалостное время затушевывает и заглаживает произошедшее когда-то, всё дальше и дальше в прошлое отодвигает те чудесные дни, проведённые на Полигоне. Но даже время бессильно стереть память о нём. Полигон никогда-никогда не забудется. Потому что это – Полигон.

Полигон навсегда останется с нами.

Полигон навсегда останется.

Полигон навсегда.

Полигон…

Наш Полигон.

 

***     ***    ***

 

P.S. Много с тех пор воды утекло в седом Иртыше и из скважин, в том числе пройденных и с непосредственным нашим участием. По разному сложилась судьба лиц, являющимися героями и персонажами данной новеллы.

К сожалению, уже нет с нами Кузнецова Ефрема Васильевича. Трагически погибла Лариса Дюмина. Где-то на просторах СССР затерялся след Гены Мулика, а в объединенном Фатерляндте растворился Эдик Вегнер.

Что и как с Тамарой Остапенко - не знаю. Известно, что в середине восьмидесятых она проживала в Калуге.

Долгое время работал в экспедициях Киргизии и Южного Казахстана Чильникин Петя. Сейчас он в Чимкенте, или, по-новому, в Шымкенте. Только не  вскидывайте удивленно бровь: эка, грамотей! Да, я в курсе, что «жи», ши» пишутся с буквой «И». Я же в советской школе учился. Но так теперь пишется название города в соответствии с казахской грамматикой. Так же как и эстонский город Таллинн в соответствии с новой грамматикой. Правда, непонятно почему мы должны коверкать свою грамматику? С Петром мы долгое время жили в одном городе и поддерживали достаточно дружеские отношения: дружили семьями. Некоторое время даже работали вместе.

Володя Лысенко всю свою жизнь был связан с гидрогеологией. Где проживает? Где, где… В Караганде. Ранее мы с ним пару встречались, находясь в рядах Советской Армии в славном Краснознаменном ТуркВО. Я приезжал в Ташкент в командировку и ночевал у Вовки в части, где тот исполнял нелёгкие обязанности писаря хозяйственной части. А уже в начальные годы перестройки, будучи в командировке в Караганде, заезжал к Володе в гости. Он остался таким же насмешником, как и был. Год назад мы с ним разговаривали по телефону…

С Постерняком Колей не виделся ни разу и не переписывались, так сложилось. Но доходили отголоски: кто-то что-то где-то от кого-то слышал. Вроде бы он был начальником гидрогеологической партии в Северном Казахстане. Но жизнь – презабавная штука!! Однажды Николаю, гостившему у родственников, племянник показал, что есть такое средство коммуникации - компьютер. Ну, и, смеха ради, набрал в поисковике его фамилию: дескать, посмотрим, дядя, где ты наследил и накуролесил. И что вы думаете? Вот именно! Ищущий да обрящет! Им выпала ссылка на фотоальбом данного сайта, где Коля собственной персоной красуется на фото. И тогда Коля припал к компу в припадке любопытства, а затем черкнул мне записку. Мы обменялись коротенькими сообщениями. Говорили коротенько и по сотовому, да что по телефону спросишь толком? Сплошные эмоции. Думаю, спишемся почтой, которую сейчас, похоже, действительно возят пьяные ямщики – очень уж долго находятся письма в пути. К сожалению, Николай далёк от компьютерных технологий. Как, впрочем, к большому моему огорчению, и практически все мои однокурсники, одноклассники. Кроме, разве что, германцев. Ну, там понятно, Европа, то, сё… А я тут один ворочаюсь динозавром на развалинах Советской империи…

Антонина Марковна занимает активную жизненную позицию, ведя бескомпромиссную борьбу с сорняками на даче, и даже якшается с компьютером. Со скидкой на возраст, конечно. По крайней мере, этот сайт, записанный на диск, она потихоньку читает. Два часа назад, перед тем как закончить эту новеллу, разговаривал с нею по телефону. Поговорили о разном, вспомнили былое. И естественно, говорили и о Полигоне. А как же? На то он и Полигон…

И эта новелла - мой теплый и солнечный привет нашей Антонине Марковне. Самонадеянно полагаю, что это будет вовсе нелишним в нынешнее плаксивое и  холодное лето.

Рассказанное здесь - только небольшая часть нашей жизни на Полигоне. Возможно, как-нибудь расскажу ещё о некоторых забавных случаях, имевших место быть тогда…

 

    УШЕДШЕЕ

 

На плечах у меня словно камень сто пуд:

Неурядицы быта, тревоги…

Только снится ночами палатки уют,

Дым костра, бесконечность дороги.

 

Снится ветер в лицо и песок на зубах,

Раскаленное солнце в зените

Обжигает сквозь ткань пропотевших рубах…

Вы на карте тех мест не ищите.

 

Это было давно, там теперь всё не так,

По-иному проходят границы.

След наш давний исчез, затерялся в песках,

Улетели года, словно птицы…

 

Словом, нет в данной новелле никакой аномальщины, а сплошь ностальжи. Ну, такое у меня было минорное настроение, когда я дописывал эти строки.

Большой привет всем нашим, кто - так хочется в это верить! – натолкнётся на эти записки.

>

Новелла опубликована в авторском сб. рассказов "Перпендикуляры к плоскости бытия", 2014 год

27 июня 2009года

 

Дополнительно фотографии можно посмотреть в разделе "Фотоальбом", на страничке СГРТ

Вернуться на фототему СГРТ, страница 5