ТВАРЬ ИЗ ПОТУСТОРОННЕГО МИРА

 

 

«– Мне кажется, в этой истории речь

идет не о трупах, то есть это означает,

что им отведено определенное место,

но не в них дело.

– А в чём?»

(Лем С., «Расследование»)

 

«Во сне я ощущал, как что-то... нет, кто-то давит на меня

сверху всей тяжестью. Как будто борец-тяжеловес,

навалившийся на грудь и придавивший лицо

огромной ладонью, вдавливал мне голову в подушку»

(Кларк С., «Царь Кровь»)

 

«Никогда прежде мне не доводилось так отчетливо

испытывать почти физическую близость Зла…

… Проснулся я в мучительном, волнами накатывающем

страхе, с ощущением, что мне глядит в лицо само кровавое

безумие с издевательским оскалом сатанизма»

(Лафкрафт Х.Ф., «По ту сторону сна»)

 

«Может ли такое быть? Здесь всё слишком фантасмагорично»

(Биленкин Д., «Дорога без возврата»)

 

Вообще-то я атеист и не вникаю особо во все эти категории как-то: жизнь после смерти, козни сатаны, бесовские наваждения и всё такое прочее. Словом, вы понимаете, о чём речь. И, тем не менее, я склонен всё же считать: «что-то такое есть», существуют  какие-то иные миры или измерения, со своей непостижимой жизнью, и потому бывает так, когда это «что-то» иногда врывается в нашу размеренную, предсказуемую жизнь. И тогда скачут по проселочным дорогам гигантские чёрные собаки с огненными глазами, страхолюдные чупакабры высасывают кровь у животных, а в ночных небесах издевательски хлопает крыльями человек-моль. И другой много всякой непонятной и чуждой нам живности появляется в нашем мире, заставляя нас совершать неадекватные поступки и внося сумятицу в взволнованные этим невероятием души. Мы потом долго гадаем, и так и сяк, с разных точек зрения рассматривая произошедшее с нами, пытаясь логически объяснить случившееся. В большинстве случаев тот самый принцип Оккама нас не подводит и путём всевозможных логических комбинаций мы находим причину того перпендикулярного происшествия, получая ответ на возникший вопрос. Или как бы ответ. Но, по крайней мере, хоть какое-то объяснение всё же лучше, чем никакого. Объяснения находятся, как я уже заметил, для большинства загадочных случаев. Но остается малый, очень малый процент таких случаев, для которых пока нет вразумительного объяснения. И поэтому воспоминания об этих случаях хранятся в нашей памяти очень долго, время от времени всплывая из глубин памяти и тревожа наше душевное состояние. Вот, например, как это однажды произошло со мной…

Моя работа в Конструкторском Бюро была связана с многочисленными командировками, да и не только моя, но и многих моих коллег. Мы даже шутили, цитируя воображаемую анкету: «Семейное положение - командированный». Мой приятель, Володя Нигай, с которым мы как-то однажды синхронно остались без паспортов (был такой случай, я о нём рассказывал!), одно время практически не вылезал из командировок, так как машина, разработчиком которой он был, ставилась на серийное производство, а это, без преувеличения, титанический труд, а кое-где - и Сизифов. Я его месяцами не видел, хотя столы наши в помещении рядом стояли. А жена Володи, Надя, на тот момент была беременной…

И вот как-то раз стоим мы на площадке между этажами. Там курилка у нас была, перекуриваем, попутно обмениваемся информацией и анекдотами, решаем некоторые вопросы… А снизу поднимается Надя, живот её уже стал специфически округляться. Мы улыбаемся ей, киваем головами. Но тут конструктор Женя Ким, пересмешник и озорник, нарочито тревожно огляделся по сторонам, и, кивая на живот, заговорщицки, приглушенным голосом спросил Надю:

- А Вовка-то знает?

Мы прыснули со смеху. Но Надежда - молодец, отреагировала адекватно. Она шутливо замахнулась на шутника и притворно пристрожилась на него:

- А вот за такие слова сейчас тебя ка-а-ак стукну! И ещё ребят попрошу, чтобы тебя с лестницы спустили!

Мы развели руками:

- Неосторожно шутишь, товарищ! Мы ведь тоже в частых разъездах… Так что, Женя, придётся тебя, наверное, спустить с лестницы, тем более, если женщина просит!...

Я привел этот случай к тому, чтобы дать понять читателю, насколько интенсивным был тот темп жизни, в котором мы пребывали. У нас была очень интересная, насыщенная работа: обоснование и разработка изделий, воплощение их в металле, поиски комплектующих, многочисленные согласования со смежниками, испытания разного уровня сложности и многие прочие действия и события. Мы жили жадно в хорошем смысле этого слова, нам всегда не хватало времени, а уж на всякие мелочи, например, вроде простуды, не обращали внимания.

И вот как-то, будучи в командировке в Москве - а тогда это была столица Советского Союза, если кто не в курсе - я сильно простыл. Это и неудивительно, ибо срок командировки ограничен и по времени поджат. И потому быстроногим лосем носишься по столице, прыгая из троллейбуса в автобус, чередуя пешие марш-броски с поездками в метро, петляешь по столице, словно шпион из детективного кинофильма, «обрубающий хвосты». А сырая погода и знаменитые московские сквозняки - они же тут как тут, так и норовят тебя поймать в силки и осчастливить насморком. И, несмотря на нашу тогдашнюю молодость и резвость в передвижении, иногда им это удавалось. Попался и я. У меня поднялась температура, голос стал сиплым, я захлюпал и забулькал носом, словно закипающий чайник. Ну, здесь что описывать? Симптомы и ощущения знакомы каждому, тут ничего необычного нет. Сходил я в близлежащую больничку, получил медпомощь, принял таблетки, повалялся пару деньков на гостиничной койке, как бы переборол маленько свой недуг, да и снова в строй, крепить могущество страны Советов. Казалось бы, всё хорошо и никаких последствий. Ага, как бы не так! Грипп – болезнь достаточно сволочная, и удар может нанести коварный. Так случилось и со мной. К сожалению, стал я замечать с некоторых пор, что у меня закладывает ухо. Так вроде всё нормально, но иногда раз слышу как сквозь вату. И сей неприятный процесс начал прогрессировать. Да только всё некогда было в больницу обратиться. Как раз была напряжёнка с работой, и никак не получалось выкроить время. В такой спешке окончилась зима, наступила весна, а я всё тянул с лечением. Но вот однажды утром я проснулся с ощущением того, что какой-то вражина засунул мне в ухо, пока я спал, воздушный шарик, и затем надул его. То есть у меня было полное ощущение глухоты на одно ухо, причем еще с давлением изнутри. Как бы слегка жал череп. Я полагаю, особо продвинутым и шибко умным знакомо подобное ощущение. Только, в отличие от них, я точно знал, что это не мозги у меня чрезмерно увеличиваются в объёме, а налицо проявление перенесенного практически на ногах гриппа. Я понял, что далее затягивать с этим делом опасно. И хотя этот чертов шар в голове через пару - тройку часов «сдулся» и слух восстановился, я на работе поставил своё начальство в известность о крайней необходимости проведения комплекса лечебных мероприятий и пошёл сдаваться в нашу больничку.

Больничка… Хм. Это просто обиходное выражение у меня, оборот речи… А на самом деле «больничка» наша называлась Медсанчасть «Фосфор», поскольку принадлежала организационно Чимкентскому ПО «Фосфор», градообразующему гиганту, которое, кроме своих прямых задач выработке удобрений, всяческих химреагентов и многого прочего архинужного народному хозяйству страны, строило жилые дома, детские садики и другие объекты соцкультбыта. Один наш Дворец культуры чего стоил! То есть ПО «Фосфор» в полном смысле слова было градообразующим предприятием. Это вам совсем не то, что нынешние предприятия в частном владении, «создающие рабочие места», на которых не платят зарплаты. Что же теперь в нынешних предприятиях такого градообразующего, позвольте спросить? Киоски со всякой сникерснёй? А вот тогда большие предприятия реально строили город, а воры сидели в тюрьме. Да, интересное было время. Мы сами жили в доме, отстроенном ЧПО «Фосфор». Так вот, наша больничка, Медсанчасть «Фосфор», была на самом деле медицинским городком с комплексом многоэтажных зданий, собственным парком и розарием и занимала достаточно обширную территорию.

Короче, пришел я на приём к врачу, обследовали меня, пропустив через множество кабинетов и служб, и приговор был однозначен и обжалованию не подлежал: стационарное лечение, как минимум, не менее месяца. Взвыл я от несуразной несправедливости творящегося, но что можно поделать в такой ситуации? А ничего. Я же не враг сам себе.  Пришлось укладываться…

А на улице заканчивался апрель, время потрясающего по красоте цветения садов. Клубящаяся бело-розовая пена окутала наш славный город Чимкент, буйство цветения охватило природу. По дороге ехали машины, украшенные букетами маков и тюльпанов, цветы были везде: и заботливо высаженные садовые на ярких красивых клумбах и дикоросы на обочинах дорог и склонах. Весна - умопомрачительное по красоте время года! Что тут говорить, весна она весна и есть… Да еще, если тебе всего лишь тридцать два года! Вы понимаете, с какой неохотой я укладывался на лечение.

Но, как говаривал Шурик, герой кинокомедий: «Надо, Федя… Надо!» И я улегся…

Словом, лечусь, принимаю лекарства, прохожу процедуры различные, делаю всё полагающееся. Фамилию моего лечащего врача я уже забыл, а вот имя помню, не совсем обычное было имя – Элла, то есть Эллада, поскольку была Элла Михайловна по происхождению гречанкой. Красивая эффектная женщина лет пятидесяти. Хотя, на мой взгляд, несколько полновата. Но это как бы замечания вскользь, со стороны, просто мнение мужское. У меня ведь ухо болело, а всё остальное было в полном здравии, потому и замечания и оценки такие я давать мог, да и сейчас могу, и ничего в этом такого предосудительного нет. Имею, как говорится, право. Так вот, Элла Михайловна, несмотря на свою полноту, была женщиной очень подвижной и гоняла нас, болезных, будь здоров! У неё не увильнешь от тягомотных процедур. Дотошный врач постоянно контролировала нас, не давая расслабляться. Хотя была она вовсе не такая уж жёсткая, как может показаться. По крайней мере, когда я обратился к ней с просьбой отпустить меня домой на Первомайские праздники, она благосклонно кивнула головой, но потребовала, чтобы положенные вечерние лечебные процедуры я не пропускал…

Шли дни… Пролетел шумный и весёлый Первомай с его праздничными шествиями, с разноцветными воздушными шарами, красными флагами и рапортами о свершениях и победах. Каждый был занят своим делом. Мы, находящиеся в больничке, проходили все стадии полагавшегося нам лечения, набираясь здоровья, а страна побивала трудовые рекорды и готовилась к встрече ещё одного главного нашего праздника - Дня Победы. Вместе с нами в отделении «Ухо, горло, нос» лежали и старики, ветераны той Великой войны. Конечно, хотя мы все праздновали день Победы, но, что ни говори, всё же по-настоящему это был их день, день тех, кто эту Победу добыл. Мы гуляли в больничном саду, сидели на скамейках, беседовали со стариками, которые иногда скупо, в минуты откровения говорили, как оно там было…

Рядом с нашей палатой как раз и находилась палата, где обитали старики-ветераны Оно ведь понятно, что им и уход более тщательный нужен, потому как не всегда они уже могут сами что-то сделать… Это нам что, молодым? Мы и в душ смотаемся, что нам лифт, когда можно по вниз лестнице через две ступеньки. У них - не так, у них более медленный темп жизни. Возраст… Словом, ничего такого не происходило в больничке, размеренно текло время согласно правилам внутреннего распорядка и расписанию лечебных процедур.

9 мая в больницу потоком пошли посетители: дети, родственники, знакомые приходили навестить и поздравить своих ветеранов. Компании рассаживались в больничном саду на скамеечках, теснились в беседках, иные просто уходили под цветущие деревья. Там люди потихоньку праздновали. Кто мог - принимал, кто хотел – закусывал, люди вели неспешные разговоры, улыбаясь друг другу. Праздник…

Я в этот день, пользуясь когда-то полученным разрешением лечащего врача, тоже слинял домой и вернулся в больницу только вечером, на процедуры. Мы поболтали в палате о том, о сём, о Празднике, о войне, вспоминали когда-то услышанное и прочитанное. День прошел хорошо и закончился умиротворенно. Неожиданное и непоправимое случилось на другой день к вечеру. Нам стало известно, что в соседней палате умер дедушка, ветеран войны. Хороший был дед, добрый, улыбчивый, тихонько ходил с палочкой в саду. В праздник нему приходили двое его сыновей, крупные, широкоплечие парни со своими женами. Как рассказывали очевидцы, дедушка в окружении сыновей и снох долго сидел в больничном саду, о чем-то беседуя. Вряд ли дедушка принимал «наркомовские», не очень он был во здравии, хотя и бодрился. А вот на следующий день старику стало плохо. Может праздник всколыхнул что-то в душе, плюс возраст. Бывает такое, к сожалению… Бригада врачей - реаниматоров сражалась за его жизнь более трех часов, но их усилия оказались тщетными – дедушки не стало. На одного человека в тот день уменьшилось славное племя тех, кто выстоял. Было очень обидно и жаль ветерана, но люди не всесильны, и непоправимое происходит вне зависимости от наших желаний.

Ушли с заплаканными осунувшимися лицами сыновья, которые сидели в холле больницы, разошлись по домам усталые врачи – реаниматоры, наше отделение вновь затихло: и время было уже позднее да и говорить о чём - либо настроения никакого не было. Мы, лежащие в палате, вполголоса обменялись мнениями о произошедшем, пожалели деда, посочувствовали его родным и, погасив свет, начали отходить ко сну. Тишина окутала палату. В окно светила луна, отбрасывая в палату зыбкие тени чуть тревожимых ветром веток деревьев…

Я всё глубже и глубже погружался в сон, но тут вдруг услышал, как тихо скрипнув, отворилась дверь в нашу палату, впуская из коридора в сумрак помещения прямоугольник неяркого, дежурного, света. Я медленно повернул голову к двери и полусонными глазами пытался сфокусировать картинку. На пороге палаты появилась белая фигура и, чуть помедлив, проскользнула внутрь палаты, замерев у крайней кровати, словно не решаясь или не зная, что ей следует предпринять. Не обнаруживая себя, я из-под опущенных век наблюдал за происходящим. Наконец белая фигура приняла решение, шагнула вперед, осторожно приблизилась к моей кровати, протянула руку, коснувшись моего плеча, и полушепотом спросила:

– Ты не спишь?

Нет, уважаемый читатель, я не завопил от вскипевшего адреналина и не вскочил перепугано с постели. Причины для паники абсолютно никакой не было, поскольку в нашу палату проникло не привидение, как можно было подумать спросонья, а одна из дежурных медсестер.

Я приподнял голову от подушки:

– Теперь уже нет. А что случилось?

– Поговорить надо. Выйди в коридор, пожалуйста…

Я откинул одеяло, нашарил висящие на спинке кровати брюки, натянул их, накинул на плечи пижамную куртку и вслед за медсестрой вышел в коридор.

– Что случилось, Гульнара?

– Володя, вы помогите нам, пожалуйста. Надо тело отвезти в морг.

– Какое тело? - оторопело уставился я на медсестру.

– В реаниматорской лежит дедушка. Который умер сегодня. Его надо в морг увезти. А мы боимся туда ночью войти.

– Какой морг, на ночь глядя? Это же куда-то ехать надо? На чем? – я всё никак не мог толком врубиться в проблему. В голове почему-то крутился образ катафалка, запряженного лошадьми. А я с бичом на козлах. Тьфу, начитаешься всякой ерунды, а потом... Но тут голос медсестры вырвал меня из плена полусонных размышлений.

– Да никуда ехать не надо, это здесь, на территории больницы. Помогите, пожалуйста отвезти тело. А то нам утром от завотделением влетит. Пожалуйста! Ребята, мы вам спирту дадим, только выручите нас!

Наконец до меня дошло. Вот в чём, оказывается, дело. Ну, почему же не помочь? Тут даже вовсе не обязательно спиртовое вознаграждение. Отчего же просто не помочь молодым и симпатичным?

– Хорошо, Гульнара, мы, конечно же, поможем. Сейчас я ребят позову, подожди здесь.

Я вернулся в палату и разбудил Николая Буслаева и его тезку, тоже Николая, фамилию которого уже подзабыл. Вполголоса объяснил проснувшимся суть дела. Парни принялись быстро одеваться и вскоре мы сплоченной и решительной группой двинулись по тускло освещенному коридору в направлении реанимационной палаты, по дороге прихватив стоящую в коридорной нише медицинскую каталку.

Мы подошли к дверям реанимационной палаты, где «на часах» маялась вторая дежурная медсестра. Она виновато улыбнулась нам и открыла дверь в палату. Толкая впереди каталку, мы вошли в палату и остановились в нерешительности. Стало как-то не по себе. Конечно, покойников нам приходилось видеть, и не раз, ибо жизнь есть жизнь, и люди не только рождаются, но и, к сожалению, умирают... Но как мы их видели? Как правило, мы видели их уже лежащими в убранной цветами домовине, одетыми, готовыми к переходу в иной мир. Но здесь…

Но здесь было несколько по-иному. Палата была ярко и безжалостно освещена медицинскими лампами. Посредине помещения стоял стол, на котором на клеенчатой подстилке лежало тело, укрытое белой простыней, края которой свисали вдоль стола, оставляя неприкрытыми ноги.

Мы стояли у стола в растерянности, не зная как быть. Было жаль дедушку, и вовсе не хотелось тревожить его вечный покой своим здешним присутствием. Но что поделаешь? Кому-то надо выполнить и эту работу. Так сложилось, что печальный жребий пал на нас. Именно нам предстояло начать скорбные проводы умершего. Опыта в подобных делах у нас не было, а скованность и неловкость, диктуемая ситуацией, достигла крайних пределов. С чего начать?

– Ребята, вы переложите его со стола на каталку… – робко подала голос от двери одна из медсестер.

Нам было и так понятно, что деда нужно переложить на каталку, но как это осуществить? Мы переглядывались друг с другом. Надо прикасаться к… Язык не поворачивался произнести «к мертвецу», ведь только сегодня мы видели дедушку живым, а теперь вот он уже по ту сторону невидимого барьера, и если ещё сегодня утром с ним здоровались за руку, то уже вечером… А вечером мы топтались у стола, словно глупые телята в загоне, не решаясь прикоснуться лежащему на столе телу.

– А вы берите за углы клеёнки и вместе с ней перетаскивайте на каталку…– консультировали нас медсестры.

Мы наконец-то вышли из ступора, вспомнив, что мы парни бравые, и кроме нас никто поставленную задачу выполнить не сможет. Мы подкатили каталку к столу, плотно поджали её к столешнице. Поверхности стола и каталки оказались на одном уровне, и это нас сильно обрадовало, по наивности и отсутствию опыта таких специфических перевозок нам было тогда невдомёк, что таковы медицинские стандарты. Мы взялись за углы клеёнки и осторожно переместили тело умершего на каталку, поправили укрывавшую его простыню и, стараясь не прикасаться даже через ткань простыни к телу, начали выруливать к двери. Медсестры шустро скакнули в стороны. Но, тем не менее, одна из них  - всё-таки профессионализм не отнять! – подсказала нам:

– Там на каталке ремни есть, снизу. Так вы пристегните. А то вдруг упадет…

Замечание было очень дельным и своевременным. Не дай бог действительно случится, тут с ума сойдешь… Мы застегнули ремни безопасности и, ведомые медсестрами, покатили «груз 200» к грузовому лифту. Вкатили каталку в металлическую коробку кабины. Одна из медсестер потянув за собой двери лифта, закрыла кабину и нажала кнопку, Лифт заурчал и начал опускаться вниз. Достигнув первого этажа, вздрогнул и остановился. Медички открыли ключами широкую металлическую дверь, мы выкатили из хоть и тускло, но всё же освещенного помещения в густую темноту майской ночи. Было темно, лишь желтовато светила луна и мерцали крупные звезды. Еле слышно шумел где-то там наверху ветер в ветках деревьев. Руки непроизвольно вцепились в каталку, хотя с другой стороны, хотелось её оттолкнуть прочь и поскорее закончить с этим тягостным делом. Не так всё было просто, как нам казалось там, наверху, в освещённых помещениях. Отчего-то стало тревожно, и мы поневоле заговорили шёпотом.

– Куда теперь, Гульнара? – спросил я медсестру.

– Давайте вон по той дорожке. – и она показала рукой влево. Мы покатили по дорожке вдоль аллеи перешёптывающихся с ветром деревьев, сквозь кроны которых проскальзывали желтые лунные пятна. Дорожка была вымощена бетонными квадратными плитами, которые со временем беспорядочно просели в грунт и потому каталка ныряла с импровизированных ступенек или же, наоборот, упиралась в выступы плит. Она требовала к себе постоянного внимания, и я мысленно поблагодарил медсестру за подсказку о «ремнях безопасности» Наконец мы миновали темную аллею, и вышли к низкому, приземистому сооружению.

– Это здесь…– шепотом произнесли медсестры. – Морг…

Собственно говоря, это был, вероятнее всего, не морг, а временное хранилище, что-то вроде погреба - ледника, который устраивают в некоторых местностях. Сооружение представляло собой бетонный блиндаж, стены которого находились почти полностью в земле. По бетонному пандусу мы съехали вниз и подкатили к металлической двустворчатой двери, на которой висел замок.

– Вот ключ возьмите... – стоя на безопасном расстоянии от двери, Гульнара протягивала нам ключ. – Там сбоку от двери, справа, есть выключатель…

Коля Буслаев взял ключ и отпер замок, я щелкнул выключателем, и мы потянули плотно прикрытые створки двери на себя. Пахнуло холодом и тяжелым запахом. А может быть, запах только почудился. Тусклый свет маловаттной лампочки скудно освещал внутренность скорбного помещения. Мы вцепились в каталку, словно рудокопы в вагонетку, и вкатили ее внутрь бетонного каземата. Тревожно косясь по сторонам, осмотрелись, пытаясь сориентироваться. В небольшом, пронзительно холодном помещении на первой половине у стен стояли какие-то стеллажи с непонятными коробками, а на второй четыре низеньких стола. Два из них были заняты. Вы понимаете, о чём я толкую. Мы подъехали к одному из столов и замерли, словно перед прыжком в воду, поеживаясь от холода и собираясь с духом. Подвернули края простыни, чтобы не мешали…

– Парни, вы берите там за два угла клеёнки, а я тут один справлюсь… – промолвил я, вцепившись за углы. Поднатужившись, мы приподняли провисшее в клеёнке тело и поднесли его к столу. Простыня, укрывавшая тело, сбилась и съехала вниз к центру, обнажив верхнюю часть тела и ноги. Мы с закаменевшими лицами приподняли ношу над столом и, примерившись, начали опускать её на стол. Вот она коснулась поверхности низенького стола, мы торопливо отпустили углы клеёнки…

– У-у-фф! Ха-а-а! – неожиданно произнес дедушка, распрямляясь на столе. Неимоверный вздох облегчения, так громко и неожиданно прозвучавший в полутёмном помещении мертвецкой произвел на нас неописуемый эффект. Как говорится, весь имевшийся в наличии волос встал дыбом. Мы оторопело уставились друг на друга вытаращенными от ужаса глазами. После секундного замешательства наша бравая троица одним прыжком преодолела расстояние до двери и выскочила наружу. Казалось, что наши сердца скачут впереди нас. Перепуганные медички с молчаливым ужасом смотрели на нашу возбужденную троицу, готовые, словно дикие козы, тоже дать стрекача.

– Что там такое? – спросила одна из них.

– Покойники там… – ответил Коля Буслаев севшим голосом. – Разговаривают… Всё, закрываем дверь на замок и быстренько идем отсюда.

– А каталку? - спросила Гульнара. – Заберите у них каталку.

– У кого – у них? – недоумённо спросил Буслаев

– Ну, у тех… Которые разговаривают… – пролепетала медсестра. Она упорно не хотела произносить слово «покойник»

– Володя! – обратился Коля Буслаев ко мне. – Жутковато как-то… Я один не пойду туда, хоть стреляй! Только вместе.

Наш второй Николай вообще не принимал участия в разговоре, от пережитого выпав на время из реальности, и, по-видимому, решил «не идти в атаку, а отсидеться в окопе». Он как-то странно уставился непонятно куда и это настораживало. Хотя сейчас нам с Буслаевым было не до него. Нам снова предстояло вскипятить адреналин…

Мы с Буслаевым осторожно подошли к двери и заглянули внутрь помещения. Там ничего такого сверхъестественного не происходило, все лежали на своих местах без звука и движения. Да и как могло быть иначе?! Каталка тоже стояла там же, где мы и поставили её при разгрузке. Я и Буслаев, вздыбив загривки и напрягшись чуть ли не до судорог, готовые при малейшем звуке или полудвижении лежащих молниеносно рвануть к спасительной двери, осторожно вошли внутрь, зацепили каталку и потянули её на себя. Отнимать каталку у нас никто, конечно, не собирался, но, тем не менее, мы не поворачивались спиной к столам и вот так, пятясь, вытащили её наружу.

– Всё, закрываем лавочку! – произнес Буслаев, запахивая створки двери.

– Ребята, а клеёнка где? – жалобно произнесла медсестра.

– Какая еще клеёнка, блин? Вы чо, девчата, совсем того? Чокнешься тут с вами! Хватит здесь ошиваться, пора по палатам, сны досматривать. – наконец-то вступил в дискуссию второй Николай, выйдя из ступора. И тут же отрезал: – Не-а, я лично за клеёнкой не пойду. Даже не уговаривайте.

И он сделал несколько торопливых шагов прочь от двери, ведущей в помещение покойницкой. Это было по-мужски: сказал – нет,  значит -нет! Как отрезал.

– Ребята миленькие, ну, пожалуйста, достаньте клеенку… – запричитали медички дуэтом. – Пожалуйста, мы вас просим очень. Мы всё для вас сделаем…

Мы с Буслаевым поглядели друг на друга. Ну, вот! До утра, что ли здесь шнурковаться туда-сюда? Возвращаться к покойникам не хотелось, хотя первый шок от только что произошедшего с нами уже прошёл, и мы разобрались в этом феномене последнего вздоха. Конечно, ничего дедушка не произносил. Да и не мог ничего сказать. Он своё, к сожалению, уже отговорил. Чудес не бывает. Даже ночью в покойницкой. Всё дело в том, что когда мы приподняли провисшее тело, снимая с каталки, и потом положили на столик, то воздух, скопившийся внутри желудка, в легких, вышел наружу, создав такой до смертельного ужаса правдоподобный вздох облегчения. Вот этот вздох, последний вздох облегчения, как бы подводящий черту под прожитой жизнью, я запомнил накрепко. Жуткое по своему воздействию на психику акустическое явление. Потому и входить ещё раз в помещение большой охоты не было. Но что делать? Раз мы подписались на весь объём работ, надо было подтверждать свою репутацию бравых ребят. Да и что нам могли сделать те, кто лежал здесь? Мы ведь не озоровали, а находились здесь как бы при исполнении. И значит, на нас не должны распространяться случающиеся иногда жуткие происшествия, рассказы о которых бытуют в народе. Да и какой смысл умершим строить нам какие-то козни? Они же были наши, нормальные люди, только теперь перешедшие в иное состояние. Нет, от них не должно быть нам ничего плохого. Вот так, переговорив накоротке, мы с Буслаевым решительно снова вошли вовнутрь, подошли к лежащему дедушке, подвернули простыню, которой он был укрыт.

– Коля! – обратился я к напарнику. – Я сейчас приподниму деда за плечи и придержу его, а ты рывком выдергивай клеенку.

Коля кивнул головой и встал на исходную позицию. Я подвернул углы простыни, сложив их так, чтобы получились некие прокладки между моими руками и телом усопшего, подсунул их под плечи деда и приподнял переднюю часть тела над столом. В это время Коля Буслаев потянул клеёнку на себя... Все получилось, как и задумывалось… Затем, взяв за концы простыни, мы вновь выровняли её, аккуратно укрыв усопшего, чуть склонили, прощаясь, головы: «Спи, дед! Извини, если то не так» и быстро вымелись наружу, унося с собой клеёнку, без которой, не исключено, лечебный процесс в больничке мог заметно замедлиться

Дальнейшее уже не представляло большой сложности и затрат нервной энергии... Мы закрыли дверь, выключили свет и загремели пустой каталкой по бетонной дорожке. Подняв каталку наверх, мы в нерешительности затоптались, кося газами на медсестер. Те ситуацию просекали верно, и поманили нас за собой.

– Сюда, ребята, проходите в сестринскую палату…

Мы не стали чиниться и проследовали за ними. Пока мы мыли руки под краном, девчата принесли спирт в медицинской склянке, из тумбочки достали сверток с едой. На одном из столов быстро собрали небольшой дастархан. Вот чем нравится азиатки, так это тем, что не рассусоливают и не задают лишних вопросов. Раз пообещали, значит всё так и будет. Глазами карими постреливают, но своё дело делают. И вскоре на столе на чистых газетах были разложены закуски, стояла склянка со спиртом и три стаканчика.

– А вы, девчата? Вы не с нами? – недоуменно спросили мы медсестёр.

– Не-а. Нам нельзя, мы на дежурстве. И мы спирт не пьем. – дуэтом засмущались они. – А вам спасибо, вы нас так выручили. Пейте и закусывайте.

Вторичного приглашения мы ждать не стали, а приняли реанимационную дозу ректификата в целях снятия стресса, который у нас, несомненно, имелся сегодня в достатке. Выпив, мы немного размякли, отошли и вновь принялись обмениваться впечатлениями и переживать заново – теперь уже посмеиваясь над собственным испугом - произошедшее. Девчата слушали нас с округлившимися от ужаса глазами, раскрыв рты. Вот ведь, подумал я, напугаем их так, что и теперь днём побоятся туда зайти. А ведь им по работе приходится иной раз… И я начал объяснять медсестрам причину феномена, свидетелями которого мы стали, но, похоже, это их не успокоило. Ну, да и шут с ними, постепенно всё само собой снивелируется до приемлемого уровня боязни. Что теперь делать? Такая работа у них. Специфика. И тут ничего поделать нельзя. Да оно и у других профессий бывают особенности. Вот, например, пожарников взять. В целом работа неплохая казалось бы, спокойная. Целыми днями спи, книжки читай, в шахматы играй, телек смотри. И вроде бы всё отлично. Но если вдруг пожар – так ведь хоть увольняйся!

Так вот и у медсестёр. Несмотря на уважаемость и почетность профессии медработника, белоснежные одежды и даже наличие спирта на расстоянии протянутой руки - всё же есть некоторые издержки профессии, не без того. Ладно, вот в этот раз мы им помогли, дело сделали, и даже клеёнку вернули. Но ведь не всегда такое везение им... И потому благодарные медсёстры выставили нам ответное, значит, всё в порядке, инцидент исчерпан, и надо завершать столь необычный день. Мы разлили остатки, помянули деда. Поблагодарив медсестёр, двинулись себе, где наши соседи по палате досматривали, шут его знает, какие сны…

Прошло некоторое время, и то происшествие как-то сгладилось, затушевалось, ибо молодости присуще больше радоваться жизни, нежели предаваться раздумьям. Лечение шло своим чередом, ощутимо чувствовалось улучшение и это наводило на хорошие мысли. Но вот однажды…

Однажды, где-то примерно три дня спустя после той необычной ночной прогулки в покойницкую, я проснулся от недостатка воздуха и неимоверного, прямо таки дикого холода. Я открыл глаза и оцепенел от ужаса. Прямо надо мной склонилось некое существо, которое и являлось причиной и холода и нехватки воздуха. Существо имело примерно метровой длины тело, покрытое черной, длинной шерстью, густой и пушистой. Можно сказать, оно напоминало мохнатое, пушистое большое яйцо с нечётко выраженной округлой головой, на которой светились белесоватым светом большие, с чайное блюдце глаза без зрачков, словно два плоских диска. Кривляющийся в отвратительно ухмылке беззубый рот с идущим изнутри его тусклым бледно-розовым светом источал смрад и холод. Задние жилистые лапы твари, скорее ноги животного, с вывернутым назад суставом, покрытые плотной чешуёй, словно у птиц, своими пальцами цепко фиксировали мои ноги, выпростанные из-под одеяла, ухватив их за щиколотки. Фиксация была очень жесткой, я судорожно, но безуспешно пытался освободить ноги, чтобы оттолкнуть от себя эту непонятно откуда свалившуюся на меня хрень. Но хватка и сила его ног превосходила мои возможности. И вот эта гнусная дрянь, намертво пригвоздив меня к больничной кровати, такими же отвратительными тонкими, но крепкими чешуйчатыми руками серого цвета сдавливала мне горло, сжимая его всё плотнее и плотнее. И, что самое поразительное, от этой твари несло таким ужасным, леденящим холодом, словно я окунулся в прорубь. У меня застыли ноги, а шею словно сковало ледяным ошейником. Вообще я начал замерзать весь, несмотря на то, что был сверху укрыт одеялом. Словом, это был жуткий кошмар, непонятно откуда и зачем свалившийся на меня. Всё это я окинул взглядом за какое-то мгновение, потому как сознание уже начало меркнуть от нехватки воздуха. Конечно, в жизни мне доводилось испытывать страх, такие моменты бывали, случалось всякое, но вот того неподдельного ужаса, который испытал в больничной палате, у меня никогда не было, ни до ни после, Это был ужас ужасов, Ужас с большой буквы…

Я, барахтаясь под одеялом, кое-как выпростал руки и попробовал отбросить эту гнусную тварь от себя. С трудом сдерживая рвотные позывы, передёргиваясь от омерзения, я упирался руками в это мохнатое чудовищное холодное яйцо, нависшее надо мной. Если вам приходилось осенью касаться руками холодной грязи осеннего болота, тогда вы поймете мои ощущения. Мои пальцы словно погрузились в стылую тину, с которой была схожа субстанция тела душившего меня монстра. И мне просто невозможно было оттолкнуть от себя чудовище, пальцы бессильно месили холодную липкую плоть твари, не находя должной опоры. Я понял, что мне приходит конец, потому что воздуха уже не хватало из-за ледяного обруча, сжимавшего моё горло, а отпихнуть тварь от себя у меня не было возможности из странности строения её плоти. Задыхаясь, я схватился за ледяные "руки" монстра, которые оказались более плотными и осязаемыми на ощупь, и неимоверным усилием отжал их, отрывая от своего горла. Это у меня получилось, и я с диким воплем оттолкнул прочь насевшего на меня монстра. И тут же заорал самым дичайшим образом, да так, что с кроватей повскакивали проснувшиеся больные нашей палаты.

Монстр, тараща на меня свои пустые бельма без зрачков и не переставая отвратительно гримасничать, от моего толчка полетел через спинку кровати, странно выворачивая свои чешуйчатые птичьи ноги, разжал ледяные оковы на моих щиколотках и провалился в пустоту. Проваливался он тоже весьма интересно. Он не исчез мгновенно, не растаял в воздухе постепенно, он исчез так, как рисуют иногда в мультфильмах, имитируя удаление предмета или персонажа фильма. То есть стремительно уменьшался в размерах, и, сжавшись в точку, сгинул напрочь. И только леденящий холод тяжелыми волнами колыхался в воздухе палаты…

Я сидел на кровати, икая от пережитого, и кутался в одеяло, пытаясь согреться. Призрачный лунный свет плыл по палате. Сопалатники тоже приподнялись на своих ложах и в недоумении вертели головами.

– Что случилось, Владимир? Чего орешь, словно резаный? С кем воюешь?

Я сбивчиво принялся объяснять, с кем и как только что сражался в поединке. Реакция окружающих была поначалу одинаковая: приснилось, почудилось, бывает…

Но потом кто-то сказал:

– А в палате и впрямь что-то холодно. Неужто погода изменилась?

Форточка в окне была действительно открыта, только оттуда вовсе не тянуло холодом, ибо в середине мая ночи уже достаточно теплые. Словом, заметное похолодание в палате ничем мы тогда объяснить не могли. Я ладонями растирал ноги и шею, пытаясь согреться. Товарищи по палате продолжали обсуждать происшедшее. И тогда один из них, мужик в возрасте лет за пятьдесят, сказал задумчиво:

– А знаешь, Володя, скорее всего, эта тварь к тебе в морге прицепилось, когда вы деда туда отвозили, вот тогда и…

– Да ну! Деду-то зачем это нужно, он уважаемый человек, фронтовик. Что ему, больше делать нечего, как в образе монстра шарахаться ночью по палатам и душить пациентов? Бросьте, не городите ерунды.

- А кто сказал, что это из-за деда происходило? Там уже сколько перебывало клиентов, кроме деда? Да и необязательно это от покойников может тянуться. Кто знает, откуда эта тварь? Может, она из потустороннего мира, из другой реальности? А к нам прорывается вот таким образом, через морг…

Я задумался. А ведь и правду такое может быть. Ведь не зря людская молва всегда связывает тёмные, нехорошие дела именно с такими местами: с моргами, кладбищами. Видно, почему-то они притягивают тварей из того, потустороннего, недоступного нашему восприятию, мира. И твари эти каким-то непостижимым образом могут иной раз прорваться к нам, в наш мир. Возможно, в этих местах им легче осуществить переход между мирами. А люди ошибочно увязывают происходящее с «деятельностью» покойников. Но тогда почему ничего подобного не произошло с моими напарниками по ночному визиту в морг? К ним в гости никто не приходил и никто их не душил. Это вопрос, который подкрепили два Николая, я и задал автору версии о причинах появления монстра.

– Не знаю я, Володя… – ответил мужик. Но, помолчав некоторое время, добавил. – Что-то ты в морге сделал не так, что-то ты там сделала такое, чего парни не делали. Именно потому тварь и насела только на тебя.

Хорошенькое дело, подумал я. Что я там такого сделал не так? Два Николая тоже ломали свои головы, перебирая в памяти события той ночи. Но даже в три головы мы не могли найти ответ и постепенно замолкли, сморенные сонливостью. Вскоре в палате стало тихо. Я постепенно согрелся, ушли неприятные ощущения в тех местах, где монстр держал меня своими гнусными лапами. Хотя вспомнив, как мои пальцы погружались в липкую стылую плоть потусторонней твари, я вновь передернулся от омерзения. Тихонько поднялся с кровати, прошёл в умывальник и долго отмывал руки, многократно намыливая их куском хозяйственного мыла. Вернувшись в палату, я укрылся одеялом, поджал ноги, и попытался задремать, стараясь не думать о монстрах, покойниках и прочих вещах, о которых нежелательно думать к ночи…

И только уже засыпая, я вдруг отчетливо осознал, почему тварь из потустороннего мира пришла ко мне, хотя в том скорбном помещение были втроем. Читатель, а ты не догадался? Нет? Значит, ты не совсем внимательно читал эту новеллу. А ведь подсказка лежит на поверхности. Да, наверное, так оно и есть. Мне кажется, всё дело в том, что мои напарники, два Николая, с которыми мы вместе были ночью в морге, молчали, и только я разговаривал, отдавая команды. Скорее всего, именно это обстоятельство и привлекло монстра. Почему и как - это отдельный вопрос, и ответа я на него по сию пору не знаю. Существует поверье - нельзя в ночь сильно смеяться и громко разговаривать. Помню, в детстве старшие на нас прицыкивали, если мы сильно начинали шалить к ночи. Возможно, в людской памяти хранятся какие-то знания, отголоски событий. Ведь откуда-то берутся эти табу, неспроста это. Вот такие размышления на заданную тему. Другой версии у меня нет. Да и вообще с этой мерзостью не всё понятно. Почему тело твари было проницаемым, а лапы – нет? Зачем ей понадобилось меня душить? Почему у меня не осталось синяков на теле? И вообще, как она, эта тварь, нашла меня?  Много, очень много вопросов. Но ответов убедительных на них нет. Вот случилось такое и – всё…

Тут кое-кто скажет: да ерунда всё это, приснилось рассказчику, перепутал сон с явью. Нет, уважаемые, не приснилось, именно так оно и случилось, как я пытался вам здесь рассказать. Это не виртуальный какой-то глюк, как сейчас принято выражаться. Тварь та была для меня более чем реальна. Да и понижение температуры воздуха в палате отметили пациенты. Это что, коллективная осязательная галлюцинация? Но, как известно, коллективных галлюцинаций не бывает. Именно это как раз и говорит о реальности произошедшего тогда. Вот ты, читатель, для меня, можно сказать, менее реален, чем она, та тварь. Я её видел воочию, обонял и осязал. Но тебя-то я не вижу, не слышу, и знать о тебе ничего не знаю, до той поры, пока ты, например, не напишешь мне письмо. Да и то, что значит твоё письмо? Это всего лишь буквы, текст на экране монитора. А что или кто за буквами скрывается на самом деле? Может, человек. Но ведь может так быть, что и не человек? Ведь иной раз такое напишут, особенно это на политических интернет-форумах чётко прослеживается, что сразу видно: нет, это не человек, а тварь из потустороннего мира. Ну, или мутант какой-нибудь, сильно переевший попкорна, изготовленного из генетически измененной кукурузы. То есть, в любом случае, существо, резко отличающееся от людей. Вот такая, как говорил президент Ельцин, не к ночи будь помянут, загогулина получается.

А что касается повторных визитов твари из потустороннего мира, то, слава богу, подобного больше не происходило. Даже во время редких болезней, когда организм ослаблен, а, как говорят понимающие в этом люди, именно в таком состоянии чакры распахнуты, словно перекосившаяся калитка ветхой ограды и аура зияет прорехами, твари из потустороннего мира больше не прорывались ко мне, пытаясь дотянуться до горла. Чему я безмерно рад. Да ну их подальше! Мне достаточно было один раз почувствовать устрашающий холод той бездны, из которой непонятно как и зачем появилась химерическая тварь, чтобы запомнить его леденящее дыхание на всю оставшуюся жизнь.