Т  У  М  А  Н

 

 

Царило молчание — подавляющее, мрачное.

Ни одного движения, звука не было там,

где несколькими днями раньше кипела

такая богатая, причудливая жизнь.

(де Баржи Р. Т. «В стране минувшего»)

 

«Сердце замерло, во рту пересохло, как в печи… Непонятно почему,

но я так перепугался, что весь покрылся потом.

(Кларк С., «Царь Кровь»)

 

«А туман полз и полз — бесконечный,

как речная вода, и плотный, как паста»

(Журавлёва В., «Урания»)

 

Признаюсь, мне стало жутко. То было мрачное, нечистое место.

(Хаггард Г.Р., «Хоу-Хоу, или Чудовище»)

 

 

Есть на свете умники, которые всё знают. Есть на свете смельчаки, которые ничего не боятся. А я так скажу: просто этим умникам настоящих вопросов ещё не задавала жизнь. А смельчакам скажу, что они по настоящему-то и ничего страшного не видели в жизни. Легко рассуждать умникам, особенно сейчас, когда к твоим услугам Интернет с его необозримой свалкой сокровищ-знаний. Легко быть смелым, сидя на мягком диване перед экраном домашнего кинотеатра с бутылкой «Клинского» в руке. Отчего же при таком раскладе дел не кривить губы в снисходительно-иронической усмешке, отчего же не касаться легонько пальцами виска, лениво делая круговые движения? При таком раскладе – можно. Но это пока умники - смельчаки в своей привычной экранно-диванной среде или даже пусть в телестудии в какую-то идиотскую игру играют под присмотром ведущего и телекамер. Суть одна и та же: они среди людей, в привычной для себя обстановке и, конечно же, чего умникам-смельчакам в таком разе бояться? Вот и растопыривают пальцы, распускают хвосты и надувают от сознания собственной важности щеки. А помести такого крутого и всезнающего малого в иную среду, да упри его физиономией в Непонятное – думаю, ни хрена он не придумает и не объяснит. Тем более что рассчитывать там приходится только на себя, никакого звонка другу или там подсказки зала. Один ты, как глаз во лбу у циклопа. А Непонятное – вот оно, рядом, нагло щерится своей харей прямо тебе в лицо. И вот если у такого храброго и всезнающего малого не поедет крыша от переживаний – считай, что успешно испытание прошел. Ибо жизнь иной раз такие загадки подбрасывает и такого страху нагоняет, что никакие мозговые штурмы всезнаек-знатоков не смогут объяснить случившееся. И даже у самых смелых и крутых при встрече с Непонятным сфинктеры могут непроизвольно дать слабину, прощу прощения за натурализм. Расскажу я вам один случай.

Работал я тогда в Южно-Казахстанской экспедиции и месяцами пребывал в поле, словно ссыльнопоселенец, работая в буровых бригадах, занятых разведкой и поиском подземных вод. Стояла тогда наша буровая вышка в северных предгорьях Каратауского хребта. Каратау переводится с казахского как Черные горы. На первый взгляд — унылая и однообразная местность, рассеченная саями-ущельями, словно гигантская стиральная доска, постепенно поднимающаяся к югу, переходя в настоящую горную страну. Ни деревьев, ни кустарников на покатых округлых спинах увалов, только редкая и жесткая, словно щетина на дикой свинье, пожухлая трава. А тут ещё зима – не самое лучшее для прогулок по данной местности. Даже небольшой ветерок вгоняет в дрожь, заставляя путника поднимать воротник куртки, застегивать пуговицы на груди, ибо как вовсе не сезон для демонстрации молодецкой удали. В общем, тоску и уныние навевает такой, с позволения сказать, пленэр. Но это для несведущего, случайно очутившегося в такой местности путника. А лично для меня никаких поводов для уныния не существовало, да и быть не могло, ибо я знал особенности данного района. Да, если шагать по увалам, то действительно, радующего глаз немного. Да что там — нет его вовсе. Просто серая, под стать казенной больничной простыне, тоска — вот вам и весь пейзаж! И такое же небо над головой — невыразительное и скучное, словно лицо начальника, которому намекаешь о премиальных. Но это, как я уже говорил, для тех, кто не в теме.

На самом же деле такая местность — словно шкатулка с двойным дном. С секретом она, местность. Ибо стоит только не полениться и спуститься, преодолев крутой склон, в какой-либо сай, и тогда путнику откроется удивительная страна! Как будто ты через некую дверь шагнул в параллельный мир. Здесь всё — по-иному! Вроде тоже небо над головой, а вот вокруг столько интересного и необычного, что глаза разбегаются. Больше всего открывшееся взору напоминает неглубокий каньон. Уходящие вверх на высоту 20-30 метров, а то и более, каменистые стены за много тысяч лет растрескались и разбиты на множество террас, уступов, столбчатых отдельностей, иногда очень причудливых. По дну такого небольшого каньона зачастую протекает речей, порой теряющийся в галечниковых отложениях и вновь выныривающий на поверхность где-нибудь в двух-трех десятках метров ниже. Неширокие берега горного потока густо заросли деревьями и кустарниками, из которых наиболее распространенным является азиатская разновидность лоха серебристого, называемая здесь джида. Заросли эти довольно густые и переплетены так, что продраться сквозь них человеку, даже одетому в толстый ватник, практически невозможно. Заросли эти покруче, чем спираль Бруно, а колючки у растений свирепые, чуть ли не в палец длиной. Клыки, а не колючки. В общем, непроходимые заросли. Хорошо, если они не сплошняком, и тогда можно как-то путешествовать по ущелью; но бывает и так, что приходится карабкаться обочь по скалам, чтобы преодолеть растительную полосу препятствий. Короче, тот еще лес, доложу я вам. В этих плотных зарослях прячутся всевозможные животные: зайцы-толаи, корсаки, фазаны, кеклики, ежики, мыши и прочая мелочь. Вполне вероятно, что здесь же хоронятся и волки, которые приходят сюда вслед за табунами сайгаков. Здесь же вьют гнезда различные пичуги, а иногда на крупном тополе-осокоре можно увидеть и гнездо пернатого хищника. В тени прячутся небольшие сугробики снега, до которых не достаёт неяркое зимнее солнце, а у самой кромки воды поднимающийся пар вяжет на склоненных ветках кустарников и будыльях прошлогодней травы свое недолговечное зимнее кружево. Пичуги чирикают, радуясь жизни, перелетают с ветки на ветку, спугнутый шорохом и скрипом каменистых обломков под подошвами сапог прошмыгнет какой-нибудь мелкий четвероногий обитатель в зарослях, зашуршав и затрещав высохшим травостоем. В каменных стенах каньона встречаются пещеры, в которых тоже могут быть обитатели. Конечно, не троглодиты какие-нибудь, а опять же лисы, дикобразы. Словом, внутри сая очень интересно. А надоело тебе брести по каньону — найди подходящее место, выберись по стене наверх, пройди поперек увала, разделяющего ущелья, метров триста-пятьсот и спускайся в другой сай — там могут быть иной раз очень существенные отличия. Таким образом, в той местности, по которой я прогуливался со стареньким ружьем, вовсе не так скучно, как может показаться несведущему и не любопытному человеку.

Но я был человек сведущий и любопытный, романтик, если коротко. И потому я брёл, держа ружье наготове, по дну очередного сая, разглядывал окружающую природу, грыз мерзлые плоды боярышника, зачерпывая ладонью, пил стылую воду из ручья. Словом, пытался гармонично слиться с природой. В какой-то степени у меня это получалось. Удивительно, но в этом сае птички не чирикали, хотя день был погожий. Облака разошлись, проглянуло зимнее солнышко, воздух начал прогреваться и снежок на открытых местах стал откровенно подтаивать. В каньоне, защищенном от ветра, было тепло и тихо. Я расстегнул верхние пуговицы геологического ватника. Постепенно приходило понимание того, что в этом ущелье я никого не обнаружу, а значит, тяну пустышку. Правда, косвенные признаки обитаемости этого небольшого каньона все же наличествовали. Трижды я наткнулся на бренные останки здешних обитателей. Первым мне на глаза попались останки какой-то птицы, возможно, курочки-фазана — серые невзрачные перья и несколько мелких костей. Второй раз были останки зайца — кучка обглоданных и очищенных до блеска костей и несколько клочков шерсти. Видно, здешняя лисичка-корсак была несколько удачливее меня. Последней находкой была кучка тонких косточек и иссиня-черных перьев, неоспоримо свидетельствовавших, что тут нашла свой печальный конец хитромудрая ворона. По кащеевски лысый череп, бывший когда-то вместилищем вороньего разума, шампиньоном белел в жухлой прошлогодней траве, навевая мысли о Вечном. Я постоял, словно былинный князь Олег, у скорбных останков пернатого мыслителя, потрогал носком сапога вороний череп. Вспомнилась когда-то прочитанная фраза: «О поле, поле, кто тебя усеял мёртвыми костями?» Мимолетно промелькнула в голове мысль о какой-то необычности, малой какой-то несообразности, которая присутствовала во всех этих нечаянных находках. Мелькнула мысль и тут же ускользнула, не задержалась в сознании. Ну, череп, как череп, эка невидаль? Много чего приходилось мне видеть в поле: старые змеиные шкуры, и выскобленные добела черепашьи панцири, черепа сайгаков-рогачей, горных баранов и многое другое. Жизнь — это не только зеленая травка, цветочки и журчащие ручейки. Это ещё и каждодневная жесткая борьба за существование. Борьба свирепая и бескомпромиссная, безо всякого сострадания к своей жертве. Чтобы жизнь продолжалась, кому-то надо умирать — повестка дня остаётся прежней. Да и ночи — тоже. Так уж устроен этот не самый худший из миров. Вот и я брожу здесь не только ведь любопытства ради. У меня пять патронов, а это, считай, что я потенциальный хозяин чьих-то пяти жизней. Если пересекусь с носителями этих самых жизней и не промахнусь, конечно. Пиф-паф, как говорится, и прошу на середину стола с картошечкой и луком.

…Утомленный непонятным отсутствием какой-либо живности, я решил перебраться в другое ущелье. Завернув за очередной поворот каньона, я отыскал более-менее приемлемое место и начал карабкаться вверх по склону. Хоть и не без труда, но мне удалость преодолеть скальную вертикаль. Выбравшись наружу, я удобно присел у края обрыва на скальный уступ, оперся спиной о камень и, положив ружье на колени, достал сигареты. И без того небольшой ветер совсем утих даже наверху, день распогодился, и полуденное зимнее солнышко брало реванш, в меру своих возможностей отогревая землю и скалы. Отдыхая после восхождения, я пускал в окружающее пространство горьковатый дым, принимая, таким образом, посильное участие в круговороте веществ, размышлял о превратностях жизни и охоты, посматривая то в очистившееся от облаков синее небо, то на лежащий внизу мир предгорного каньона. Всё же одиночество — хорошая вещь, естественно, когда его не слишком много, как, например, у Робинзона Крузо. Такое одиночество, само собой, явный перебор и мне оно совершенно ни к чему, ибо человек я общительный. Но когда одиночество в меру, несколько часов или там дней, то это очень даже неплохо. Иногда нужно побыть вот так, одному, спокойно, без суеты поразмышлять о разном, о прошлом и будущем, проанализировать свои поступки, покопаться в мыслях, подвести кое-какие итоги и наметить планы. Вот я и сидел, прислонившись к каменной стене, с ленцой таращился по сторонам, покуривал сигарету, и вволю предавался одиночеству, размышляя обо всём и рассматривая раскинувшуюся внизу маленькую обособленную страну, в которой жизнь идет своим чередом и которую вряд ли кто из людей балует своим посещением. Вполне вероятно, что за сто минувших лет я первый человек, прошедший по дну этого ущелья. Вот сейчас я уйду, и снова сто лет никто не покажется у обрыва. Просторы Казахстана умопомрачительно бескрайние и такой вариант событий вполне вероятен. А ведь тут иной раз между насельниками этого ущелья разыгрываются жестокие жизненные драмы, растения, переплетаясь, душат друг друга, падают наземь деревья, ветхие от старости и взрастают брошенные семена, весенний бурный поток ворочает и несет вниз большие камни. Прорвавшийся иной раз с вершин увалов гуляка-ветер играет свою дикую и необузданную мелодию на арфах переплетенных сучьев, колючек и сухостоя, пытаясь заглушить журчание ручья. И вообще, возможно, тут происходит нечто такое, чего мы никогда не узнаем, потому как никогда не увидим. Вот такой философский настрой владел моими мыслями на тот момент.

Всё было хорошо и покойно. Но как-то слишком покойно, тихо. Ни одно движение внизу не нарушало тишины этого небольшого своеобразного мирка ничем не примечательного сая. Хотя, как правило, в такую хорошую погоду мелкие пичуги поодиночке, а то и стайками перепархивают с ветки на ветку, оживляя пейзаж. А здесь – ничего, как вымерло. Странно, подумал я. Вот в соседнем сае птички есть. А тут их не наблюдается, наверное, куда-то улетели. Но думал я об этом как-то мимолетно, вскользь, меня больше занимало желание подстрелить зайца, ибо с трофеем оно как-то всегда приятнее возвращаться в лагерь. Докурив сигарету, я тщательно растер окурок о камень и на всякий засунул его в щель: не дай бог, упадёт вниз, в траву — может вызвать пожар, а это уже вовсе ни к чему.

И тут краем глаза я отметил какие-то движение внизу. Переключив всё свое внимание вниз, я даже рот открыл от удивления. Из-за скалистого поворота каньона выползал… туман, молочного, местами серого цвета. Вообще-то в наличии в таких ущельях тумана ничего сверхъестественного нет. Остывшая за ночь почва и скалы охлаждают воздух, влага конденсируется, порождая туман. Но такой туман висит в  воздухе, и никуда не движется, если нет ветра. Просто висит в воздухе. Но появившийся из-за скального поворота «туман» медленно, словно патока, полз по всей ширине ущелья, заполняя собой внутреннее пространство от скальных бортов, а в высоту поднимаясь примерно до середины невысоких деревьев. Это поток не имел очень чётких очертаний, как оно и положено туману, но всё же и не был сильно размыт, как обычный туман. Медленно движущийся туманный поток был очень похож на какую-то гигантскую слегка уплощенную отвратительную гусеницу молочно-серого цвета. Середина этой туманной «гусеницы» была довольно плотная, внутри неё ничего не просматривалось, только торчали стволы деревьев и верхушки высоких кустов. Края этого медленно движущегося «тумана», хоть и были слегка размытыми, всё же обрисовывали некий контур, и напрашивалась аналогия с какой-то гигантской амебой, которая ползёт и обволакивает пространство сая, тщательно обнюхивая и облизывая всё встреченное на пути. Было в этом медленном, неотвратимом движении нечто неприятное и зловещее. Почему — объяснить я себе не мог ни тогда, ни сейчас. Просто почему-то возникло такое ощущение, и всё. Уж очень сильно этот медленно ползущий «туман» напоминал живое существо, какую-то допотопную тварь, которой-то и названия не придумаешь вот так сразу.

Признаюсь, мне стало немного не по себе. Я похвалил себя, что успел вовремя убраться из этого ущелья. Хотя, что мне туман сделает? Туман он и есть туман. Природное метеорологическое явление. А может, не только метеорологическое? Ведь почему-то же птиц не видно. Спрашивается, почему их здесь нет, почему они улетели? Ведь в соседнем сае беззаботно порхают, щебечут, а здесь почему-то тишина. Совпадение? Ну, может быть… И ещё найденные останки бедолаг зайца и птиц. А вдруг это проделки непонятного «тумана»? А что, вот так же тихонько подполз, захватил косого врасплох и, остались от весёлого прыгуна только белые косточки. Но тогда почему мелкие птички почувствовали, а существа покрупнее — не отреагировали? Ну, так мелочь пернатая — она вообще пугливая, ветка качнется от ветра — пичуги сразу врассыпную. Так что вполне могли они вовремя отреагировать на движение тумана, да и встать на крыло в целях безопасности. Хотя кто знает? Возможно, и не встали на крыло, а лежат сейчас их останки среди всякого мусора на земле под переплетением колючего покрова. Поди, проверь. А вот заяц… Или спал он не вполглаза, как обычно, а придавил ухо на полную катушку? Вот и не проснулся. Или всё же корсак его прищучил, да распотрошил? Ну, может и корсак. А если не корсак? Как проверишь? И ворона, видать сидела, клюв разинув, когда на неё эта мерзость наползла, не улетела, замечталась, да так и осталась на месте кучкой костей и перьев. Проворонила свою жизнь ворона. А ведь ворона — ушлая птица, её на мякине не проведешь. Но, поди ж ты, не убереглась каркуша… И тут до меня внезапно дошло, почему меня торкнуло там, в ущелье, когда я рассматривал останки погибших животных. Я вспомнил то общее, что их объединяло. А вот что их объединяло: кости были целые, не раздробленные. Тут есть такая особенность: если добычу потрошит лисица или волк, то кости, особенно суставные части, как правило, со следами погрызов, а то и вовсе размолотые. А там кости все были целыми, словно кто–то беззубый аккуратно отделил мясо от костей. Кто так аккуратно и деликатно откушать изволил? Ползущий внизу непонятный «туман»? Может, этот чёртов «туман» как-то действует на мозг, как бы усыпляя его, и животное дремлет, не подозревая об опасности, пока его дрёма не переходит в вечный покой? Интересно, а если бы я придремал там,внизу, на солнышке, чтобы от меня осталось? Кирзачи да ружье? Я на всякий случай покрепче прижался спиной к скале и уперся каблуками сапогами в трещины на камне. А вдруг эта тварь позовет меня к себе? И загремлю по скале вниз, словно незадачливый Икар из поднебесья, да прямиком в эту непонятную субстанцию. Кушать подано, как говорится, извольте жрать…

Сидел я вот так, заворожено смотрел вниз, и всякие картинки одна другой интереснее крутились у меня в голове, словно цветные стеклышки в калейдоскопе. А «туман» всё полз и полз, молочным, медленно клубящимся киселём заполняя скалистые берега ущелья. Вот его «голова» уже скрылась за поворотом ущелья, а он всё ползёт и ползёт. И казалось, ему не будет конца. Откуда он вообще выползает, где его схрон? В какой-нибудь из многочисленных пещер и пещерок? Или вообще оно скрывается где-нибудь в толще скальных пород, просачиваясь иногда по щелям наверх и проникая в наш мир, чтобы подкрепиться? Хорошо бы пройтись сейчас по краю обрыва и посмотреть, вдруг да будет возможность увидеть логово этого чёртова тумана, увидеть, как он зарождается? Конечно, надо бы, да вот почему-то идти мне не хотелось. Какая-то вялость и апатия овладели мной. Да и то: я ведь примерно километров шесть-семь отмахал в хорошем темпе, так это если по прямой, а я-то по пересеченной местности передвигался, да еще в ущелья спускался и наверх поднимался. Так что с гаком мой километраж получается. Хотя шутники утверждают, что для геолога, как для собаки, восемь километров — не круг, но всё же эта местность практически те же горы. А в горах устаешь быстрее. Всё это так. Ну, а если это не совсем обычная усталость? А если это чёртов «туман» сейчас на меня морок наводит? Именно сейчас, в эту самую минуту эта непонятная тварь взламывает моё сознание, подчиняет себе, собираясь мною подзакусить? Можно быть уверенным в том, что это не так? Нет, нельзя быть в данном случае уверенным! Слишком всё это непонятно и зловеще. Надо рвать когти, подумал я, а сам даже не двинулся с места. Удобно очень сидел, и двигаться мне не хотелось. И только где-то в закоулках мозга настойчиво, хотя и слабенько звучало: вставай, не фиг тут рассиживаться, надо искать зайца, ты же на охоте. А я не встаю. А вот неохота вставать и хоть ты тресни. Апатия и лень. Словно раздвоение личности получилось у меня в тот момент. Одна часть призывает остаться, отдохнуть ещё, а вторая тормошит — надо быстрее уходить. В общем, сознание мое как бы раздаивалось: я понимал, что мне надо уходить, не сидеть же здесь до вечера, но идти-то как раз и не хотелось. И всё же, последовав затухающему тревожному зову своего внутреннего голоса, я нашел в себе силы и осторожно встал со своего каменного сидения. Медленно поднимающийся откуда-то из глубин сознания непонятный страх помогал преодолеть мою леность и апатию. Так же осторожно, подавляя в себе нарастающее желание никуда не уходить, а отдохнуть и погреться на солнышке, я отступил от края и боком, и, стараясь не поворачиваться к ущелью спиной, начал потихоньку отходить от края обрыва. Отойдя от обрыва шагов на десять-двенадцать, я повернулся и, не выбирая направления, быстро зашагал прочь. Мне было всё равно куда идти, только бы подальше от этого нечистого, нехорошего места. Я прошагал так пару сотен метров, оставив позади чёртово ущелье с его не понятной ползающей субстанцией. Усталость и апатия как-то незаметно прошли, непонятный страх улетучился, ко мне вновь вернулось хорошее настроение.

И тут неожиданно мне пришла в голову интересная мысль, настолько интересная, что я даже приостановился. Я вот о чём в тот момент подумал: а может, мне надо было пальнуть из ружья в этот непонятный «туман»? Вот интересно, чтобы произошло? Да и сфотографировать неплохо было бы. Хотя снимок в таком ракурсе  вряд ли был достаточно выразительным. Ну, туман, скажут мне, разглядывая снимок. И что с того? Вот если бы это заснять на кинокамеру, в динамике. А может, всё же вернуться? Я заколебался на какое-то мгновение, решая возникшую дилемму. Для проявления смелости нужны свидетели, а у меня их не было. На миру, как говорится, и смерть красна. А если?.. А если случится что-нибудь нехорошее, кто придет мне на помощь? Собственно, я и так уже безответственно нарушил правила выполнения полевых работ: нахожусь в одиночку на маршруте в незнакомой местности. И оснащение моё для проведения экспериментов оставляет желать лучшего. Что я имею? Старенькое ружьё с пятью патронами, снаряженными самодельной картечью да фотоаппарат «Зенит-Е». А, ещё нож и спички. Маловато будет. Нет, пусть уж лучше прилетают сюда на вертолёте умные люди, биологи всякие, метеорологи и прочие климатологи. Вот они пусть снимают на кинокамеру, прощупывают этот загадочный «туман» ультразвуком, рассматривают его в инфракрасном излучении, черпают пробы и прочее такое. Словом, пусть проводят весь комплекс научных работ, они спецы в своём деле, вот им и карты в руки. А меня — своя задача. Да и потом: возвращаться назад — плохая примета. Потому я сориентировался по солнцу, чтобы не потерять в пространстве место расположения нашего бурового лагеря и вновь зашагал по увалу, внимательно осматривая местность. Надежда раздобыть трофей не угасала. И везенье не покинуло меня в тот раз. Но это уже совсем другая история, охотничья. Я непременно расскажу её как-нибудь.

А вот о мой встрече с Непонятным я никому не рассказал в бригаде. Буровики — ребята веселые и грубоватые, потом проходу не дадут, будут потешаться, ржать, словно кони на весеннем выпасе. А то ещё и кличку обидную дадут. Это у них запросто, не заржавеет. Ибо они не видели и не чувствовали того, что почувствовал я, сидя на краю ущелья и вглядываясь в ту непонятную, медленно ползущую субстанцию. Следовательно, ребята и отнесутся по-другому к моему приключению, ведь у них нет опыта личного восприятия того, что довелось увидеть мне. Но даже если я уговорю их, поверят они мне и придут сюда, то где гарантия, что увиденная мною пакость вновь будет ползать по ущелью? Эта субстанция, возможно, и выползает-то на белый свет раз в несколько дней, а то может и в год. Как её укараулишь? Вот потому я и промолчал тогда.

А приключение это запомнилось, хоть и прошло уже более тридцати лет. Такое не забывается. Вот только что это было? Что за такой странный ползучий «туман»? Просто очень необычная форма тумана, или это действительно неведомое, необычной формы, существо, живущее в расщелинах скал? В этих малопосещаемых местах вполне могут таиться, оставаясь неизвестными человеку, необычные, загадочные обитатели. Так ли это было на самом деле? Я до сих пор этого не знаю, да и вряд ли когда-нибудь узнаю. А так хотелось бы узнать. Но как узнаешь?

сентябрь-октябрь 2010 г

С небольшими сокращениями ОПУБЛИКОВАНО в журнале "Начало века", № 2 - 2017 г.