ВИЗИТ ПЕРЕД РАССВЕТОМ

 

С большим удовольствием представляю вниманию читателей занимательную историю, в которой что-то есть.

Эта любопытная и немного таинственная история была рассказана мне посетителем данного сайта по имени Муза. История показалась мне достаточно занятной, и я попросил у Музы разрешения опубликовать её рассказ здесь, на что она любезно согласилась. К сожалению, расказчица не смогла сама изложить свой рассказ письменно, сославшись на своё неумение владеть словом. Внутренне я с этим утверждением, конечно же, не согласен. Скорее всего, ей, как и многим из нас, мешает неверие в свои силы, перманентная нехватка времени и, это, пожалуй, самое главное - элементарная лень.

Кстати, как много интересных историй кануло вот так, походя, в Лету! Но делать нечего, пришлось самому взяться за изложение происшествия. Я как мог, адаптировал рассказ Музы к «аномальному» разделу данного сайта, дав ему название, подобрал эпиграфы и сделал подписи к снимкам, любезно присланными рассказчицей интересного случая, который когда-то с ней приключился. Текст новеллы, само собой, был авторизован рассказчицей с положительным отзывом. Но в какой мере мне это удалось в действительности - судить Читателю.

 

 

«К тому же, как, быть может, вы заметили,

лунный свет отличается от дневного,

то есть некоторые из нас ночью больше подвержены

страху перед таинственным, нежели днем»

(Хаггард Г.Р., «Хоу-Хоу, или Чудовище»)

 

«Первым делом я, разумеется, остолбенела, как вы понимаете.

Все мысли вмиг покинули меня»

(Достовалов Ю., «Из любви к искусству»)

 

«Но чувства опасности словно не существовало, не было даже тени страха.

Сколько минут длилось, не знаю. Ощущение времени отсутствовало»

 (Чижевский Г., «Зыбкое марево атолла»)

 

Есть у меня задушевная подруга Люба. Подруга эта ещё из детства, мы с ней вместе росли. Так сложилось, но я долгое время жила в деревне Черталог, у своих теток, маминых сестер. Никакой чертовщины в названии деревни нет, и враг рода человеческого здесь совершенно не причём. Название деревни связано с тем, что когда то давно, ещё при Екатерине II, здесь существовал рудник по добыче золота, и несколько шахт были расположены на одной черте. Именно от этой самой «черты» и произошло название нашего населенного пункта — Черталог. Вот с Любой мы и дружили. Шкодничали, конечно, по малолетству. Недалеко от деревни речушка была, мелкая, как говорится, воробью по колено. Но были в её русле и ямы, следы старых горных разработок. Ну, в общем, достаточно глубокие они были, чтобы малолеткам в них утонуть. Поэтому нас строго-настрого было заказано даже приближаться к этим ямам. Да кто же не нарушал в детстве запреты? Вот и мы с Любой выслушали наставление, покивали головами и пошли на речку. Ну, полазили по берегу, там на буртах щебня земляники росло много. Крупная такая, красная. А сладкая — это просто не передать словами. Особенно к концу июля, когда переспеет, становится  темно-красной и от неё исходит такой густой и пряный запах — куда там знаменитым духам диоровским заграничным! Мы с Любой и любили шастать по берегу. Бывало, наедимся вкуснющей земляники, и ложимся загорать на камень. Там прямо у самой воды лежал большущий камень белого цвета. Он к обеду уже нагревался, и на нём было классно загорать. Сверху солнышко греет, снизу камень. Очень замечательно было. Сейчас я так думаю, что это был кварцевый песчаник. Хотя это неважно, нас в те годы мало интересовало его происхождение. Был Камень и всё. Теплый такой, ласковый. На нем было хорошо лежать и смотреть в небо, по которому плыли  такие же белые, кудрявые, словно барашки, облака. Но, сами понимает, какой загар без купания? Это сейчас люди загорают в каких-то бочках, стеклянных саркофагах и прочих замысловатых конструкциях, которые от воды так же далеки, как верблюд от ледяных торосов Севера. А у нас загорание без купания это как бы и не загорания, а городское баловство. То есть купание — первично, а загар — вторично, когда накупаешься до посинения и кожа пойдёт пупырышками — вот тогда и загорать можно, чтобы согреться.

Однажды лежали мы как-то с Любой на Белом Камне, поджаривались на солнце, рассуждали о своих девчоночьих делах, и захотелось нам искупаться. И непременно  чтобы в глубокой воде, а не там, где воробью по колено. А коль захотелось, то мы не стали дело откладывать на потом. Оставили свои платья и трусики на Камне и спустились к Яме. Вода в Яме чистая и прозрачная у берега, рыбные мальки снуют. Потрогали пальцами ног воду — тёплая-тёплая. Опасности никакой, чего же не искупаться? Решили на глубину не заходить, а так, по плечи зайти в воду. Ну, потихоньку заходим в воду, отходим осторожно от берега, трусихи мы с ней, конечно, были, плавать не умели, но ведь запретный плод сладок. Да и чего опасаться? Пупки скрылись в воде, но это ещё не глубина. Ну, вот этаким манером продвигаемся потихоньку к середине Ямы, такими смелыми себя чувствуем и ничего и никого не боимся. Но зря мы так думали. Ибо неожиданно раздался громкий голос:

—А это же вы делаете, неслухи! Вам что было говорено, а?

Оказывается, это тетя Рая, обеспокоенная нашим долгим отсутствием, пошла нас искать. И нашла ведь! Нашла и теперь стояла на берегу, держа в руке длинный и гибкий таловый прут. Мы отчетливо поняли с Любой, что влипли, и не по пупок, как мы стояли в воде, а по самую макушку. Мы прекрасно понимали, что прут в руке тетя Рая держала вовсе не для того, чтобы им на песке фигурки рисовать. Прут — это серьезно, ибо нашему поступку оправдания не было, тут уже не отопрешься: нечаянно, мол.

—Ну-ка, марш домой! Ишь, чего вздумали! Вот я вам сейчас покупаюсь! На всю жизнь запомните у меня! – распекала нас тётя Рая.

Делать было нечего и мы, виновато опустив головы, покорно выбрались на берег. Подошли к камню, чтобы одеться, да не тут-то было! Одежду нашу тетя Рая уже сгребла в охапку и сунула себе под мышку. А нас она стегнула прутом и погнала, словно гусей, в деревню. Мы и вправду были похожи на гусей, только ощипанных, кожа-то пупырышками покрылась. Оно конечно, не так холодно и больно было, как обидно. Заголосили мы с Любой дуэтом и поплелись домой. А сзади за нами шла тетя Рая, ругала нас и вообще обещала предпринять всяческие, как сейчас бы сказали, меры репрессивного характера в будущем. Меры эти не сулили нам ничего хорошего, и дальнейшая наша жизнь представлялась нам тяжелой и безрадостной. И мы с Любой бежали голышом вприпрыжку по деревенской улице, ревя на два голоса от обиды и стыда, размазывая кулачками слезы на щеках. Вот такое «детское порно». Лет по  пять нам тогда с Любой было. А вот до сих пор помню об этом купании, верно тогда сказала тетя Рая — на всю жизнь запомнится. И запомнилось. Вот такие мы были подруги. Да и много других шкод было, забавных, но не о них я хочу рассказать сейчас. Я об одном интересном и непонятном случае хочу рассказать.

С Любой мы отношения поддерживаем до сих пор. Как-то раз я приехала к ней в гости в деревню вместе со своим сыном Васькой. Стояло тёплое, солнечное лето. Сын, перейдя от, в общем-то, регламентированного городского содержания на беспривязное деревенское, и, слегка ошалев от свалившейся на него неожиданно свободы, целыми днями носился с вновь приобретенными друзьями, ибо вокруг было полное раздолье: речка, лес, лошади, и вообще много всего нового и интересного. Меня тоже несколько расслабило неспешное деревенское бытие: мычание коров по утрам, пение голосистого петуха, суматошное кудахтанье курей, ленивый брёх собак… Конечно, идиллия эта кажущаяся, деревенская жизнь — нелегкий повседневный труд. Но отсутствие городской суеты, нервозности, толчеи в транспорте, где никто никого не знает, да и не хочет друг друга знать. Иное дело — деревня. Здесь все встречные люди здороваются. А в городе — все друг другу незнакомые. В городе зашёл за угол дома — и ты уже растворился в незнакомой толпе, где тебя никто не знает, и тебе никто не нужен… Это два совершенно разных мира — город и деревня. Они словно параллельные, обособленные друг от друга миры, хотя диффузия между ними достаточная, но всё же и отличие между этими мирами разительное.

Так вот, я с головой окунулась в этот параллельный мир, напрочь оставив все городские заботы. Я помогала Любе по хозяйству. Люба с Николаем держали корову, овец, индюков, кроликов. У них даже была небольшая пасека. Словом, работы было более чем. Мы пололи картошку, готовили кушанья и, конечно же, разговаривали. Хорошая Люба подруга, откровенная, с ней интересно общаться.

Однажды вечером, после вечерней дойки, в гости к Любе пришли её сестра её со своим благоверным, а потом, как говорится, на огонёк заглянул и сосед, он же приятель Любиного мужа, и образовалась небольшая компания. Само собой как-то так получилось, что приняли немного на грудь народного витамина и вскоре пошел интересный и содержательный разговор. Говорили о разном, в общих чертах и детально, и так заговорились допоздна. И тут вдруг как-то неожиданно, мне кажется, даже для самих участников разговорного процесса, было принято решение выехать на охоту. Мужчины любят частенько позубоскалить над женской логикой, но мужская логика, вы уж поверьте (это женский взгляд на проблему), не менее парадоксальна. Так было и в тот раз. Время – второй час ночи. Достаточно поздно. Выпили мужчины тоже неплохо, и вдруг, неожиданно, словно нечаянное падение на пол с русской печи — на охоту! Было от чего прийти в изумление. Я так и спросила:

— Да какая, на фиг, охота? Вы что?! Ночь, темень! И кого вы там собираетесь стрелять?

В ответ мне снисходительно, словно несмышленой пионерке младших классов, пояснили:

— Да зайцев! Их нынче расплодилось — жуть! Табунами скачут! Того и гляди, на людей бросаться начнут…

Ага, думаю, так я вам и поверила, совсем за идиотку держат. Но промолчала, что с них, болтунов, взять? Как известно, «мужик — что бык: втемяшится в башку какая блажь, колом её оттудова не вышибешь» утверждал известный поэт Николай Некрасов. В общем, «блажные» мужики собираться начали быстро, не откладывая дела в дальний ящик. Иногда это бывает у мужского племени. Происходящее мне было любопытно, и я наблюдала за сборами со стороны, не путаясь под ногами у мужиков, деловитых до комизма. Вопрос с транспортом решился достаточно просто. Николай, муж моей подруги, имел в своём распоряжении лошадь с телегой, которые обе находились у него дома. С армейской расторопностью бойцов, поднятых по ночной тревоге, парни быстро впрягли флегматичного Савраску в телегу. Притащили электрические фонари, ватники. Желтоватый свет дворового освещения бликовал на стволах пары ружей, хаотично скользили по двору угловатые тени. Со стороны всё выглядело достаточно солидно и впечатляюще. Крутые парни. Бедные зайцы!

Хорошо, хоть, что время было позднее, и детишки, умаявшись своими дневными делами, улеглись спать и не участвовали в процессе подготовки к охоте.

Наконец Николай разобрал вожжи и выехал со двора. Мы всей гурьбой дружно вывалили вслед, закрыли ворота и загрузились в телегу. Коля дернул вожжами, причмокнул и скомандовал:

— Н-но, поехали!

И мы, словно махновцы, ощетинившись стволами ружей, двинулись на ночную охоту. Признаюсь, в таком экзотическом сафари я участвовала впервые, и мне всё происходящее было чрезвычайно интересно. Ночь стояла тихая и тёплая, серебристо-тускло светил узкий серпик Луны, самой грустной из планет, как пелось некогда в известном шлягере. Лунный свет вообще необычный, при нем окружающая обстановка выглядит и воспринимается совсем иначе, нежели днем. Всё становится слегка мистическим, таинственным. Мы выехали на окраину села и двинулись мимо кладбища. Люба шепотом сообщила мне, что вон там, слева, похоронен ее первый муж Сергей, хороший был человек, но, к сожалению, заболел и его не стало. Я тоже ответила подруге приличествующими на данный момент словами, и мы замолчали. Всё же кладбище — оно и есть кладбище, это место не располагает к праздным и веселым разговорам. Зато наши ночные охотники, подогреваемые изнутри известным градусом и возбужденные охотничьим азартом, ничуть не заморачивались мыслями о бренности всего земного и балагурили вовсю, стараясь выглядеть донельзя остроумными. Объяснялось это ещё и обязательным исполнением мужского ритуала «распускания хвоста», ведь я была новичок, нездешняя, да и с виду не страшилка, если уж не скромничать излишне. Я это прекрасно понимала и посмеивалась про себя мужским глупостям.

Но вскоре мы приблизились к опушке леса и поехали вдоль тёмной и потому немного пугающей стены деревьев. Разговоры мало-помалу стихли, мужчины взяли ружья наизготовку, а один из троих включил мощный фонарь и, словно инженер Гарин своим гиперболоидом, начал водить им в стороны. Световой меч фонаря выхватывал из темноты то кусты, то отдельные деревца, то густые заросли травы. Савраска, осуждающе помахивая головой, неспешно продвигался в ночь и вся наша охотничья экспедиция вместе с ним. Наши охотники отчаянно вертели головами вслед за лучом фонаря, высматривая добычу. Я и сама начала понемножку поддаваться охотничьему азарту…

Но, по всей видимости, в тот раз удача была не на нашей стороне. Дичь совершенно не желала идти под выстрел. Может, её скрип телеги отпугивал. А может, излишне громкое сопенье возбужденных стрелков. Проблуждав часа полтора и поймав только бродягу-ёжика, мы повернули восвояси. Короче говоря, наше ночное сафари закончилось безрезультатно, у нас в буквальном смысле не было ни пуха, ни пера. Не считать же всерьёз охотничьим трофеем симпатичного ежика?

По возвращении домой мужики вновь засуетились, начали делать прозрачные намёки, дескать, что ни говори, а охота всё же была, пусть и без трофеев. А посему душа требует полакомиться  дичью. Но какая дичь на подворье? Все животные – домашние. Но тут Николай напомнил Любе, что в холодильнике лежит с утра освежёванный кролик. А кролик — практически та же дичь. Считай, что заяц. И после недолгих дебатов участь кролика была решена. Мужики быстро расчленили — что ни говори, а всё же прирожденные охотники! — тушку большого и упитанного кролика на куски, Люба принялась натирать мясо солью и специями, а мне с Любиной сестрой досталось чистить картошку. Словом, все были при деле. Наши охотники сняли пластмассовую крышку с трёхлитровой стеклобанки и, нюхая исходивший оттуда амбрэ, пытались по нему определить крепость напитка. По-видимому, они так и не пришли к консенсусу, потому и решили определить градусность напитка вкусовым методом, как более действенным и широко распространенным. Жидкость забулькала в стаканы, мясо шипело и шкворчало на сковороде, картошка быстро приобретала аппетитный маслянисто-желтый цвет. В помещении летней кухни, где находилась вся наша тёплая охотничья компания, поплыли умопомрачительные запахи. Конечно, это вам не городское ресторанное веселье, но всё же в ночных деревенских посиделках есть своя особенная прелесть. Это отсутствие скованности, зажатости, ощущение полного комфорта и безопасности: все кругом свои, а если наклон к плоскости земной поверхности и превысит критический, то — вот она, постель, рядом. И никакого тебе навязчивого сервиса, то есть ни суровых сержантов с резиновыми дубинками, ни принудительного душевания. Так отчего бы не расслабиться? Ребята и расслаблялись. Мы тоже посидели с ними. Поели «дичи», мужчины всё же заставили нас принять немножко первача, «потому как свежак и вообще». Поскольку для меня и пиво — достаточно крепкий напиток, то от самогона я чуть было не улетела и потому принялась торопливо насыщаться, чтобы не опьянеть. Да и проголодалась в ночном сафари, это тоже надо признать. Вскоре Любина сестра ушла домой ночевать, а ребята вышли на соответствующий уровень и зациклились на своих трёх вечных мужских темах: армия, футбол, охота–рыбалка.

— Наш комбат был мужик не промах и говорит…

— Мы как-то раз завели танк и по пьяне поехали в деревню…

— Колян, а ты помнишь, какого сазана я вытащил прошлым летом?..

— А вратарь как будто в штаны наложил, стоит в воротах тюхой-матюхой…

И вот так до бесконечности. Тыр-быр-дыр, ла-ла-ла. С ума можно сойти от этих мужских умных разговоров. А ещё о нас, женщинах, распускают всякие слухи-небылицы, дескать, болтливые мы до ужаса. Вот на себя бы посмотрели со стороны, послушали свой бред, который они несли с таким умным видом, как будто это и есть истина в последней инстанции. Короче, нам с Любой надоело слушать всю эту ахинею, и мы решили уйти во двор. Люба наложила в тарелку мяса и картошки и сунула  мне в руки:

— Отнеси на крыльцо.

Сама же взяла литровую банку и начала отливать в неё тот самый напиток.

— Э-э-э! Чо за дела? — протестующе загудели охотники. — Куда это? Кому?

— Нам! — отрезала Люба. —  Мы на крыльце посидим, а то вы курите тут да ещё выражаться начнете. Ну вас к шутам, сидите сами, без нас.

С вполне объяснимым в данных обстоятельствах замедлением мужики всё же поняли, что, потеряв некоторое количество спиртного, они приобретают полную свободу в разговоре. Обмен показался им вполне приемлемым и они дружно закивали головами, соглашаясь с Любой.

— Любка, да ты что? С ума сошла? На фиг нам самогон? Я пить больше не буду, и так в голове туман какой-то. — сказала я Любе, когда мы вышли из кухни.

— А я, что ли, буду? — возразила мне подруга. — Отлила, им меньше достанется. А то ведь вылакают всё, что есть, а завтра будут до обеда бродить с тоскливыми глазами… Вишь, кураж у них пошёл, теперь до утра сидеть будут. Вот и пусть экономят.

Мы уселись на крыльце дома, расстелив старенькую скатерть. Поставили «трофейную» банку с самогоном и закуску. Небо уже начало понемногу сереть, хотя звезды были видны еще достаточно ярко. Мы сидели, говорили о разном, кушали кроличье мясо и тыкали вилками в картошку. Люба поднялась, прошла в дом, и вернулась, снова уселась рядом, поставив на скатерть две маленькие рюмки.

— А чего мы сидим с тобой, как не родные? Давай по маленькой примем, всё же не каждый день с тобой видимся. А жизнь-то проходит… — сказал мне подруга.

Я секунду подумала и согласилась:

— А давай! Только понемногу. Я вообще самогонку не пью. Это вот что-то у тебя я распоясалась вконец, от рук отбилась. Вразнос пошла девушка, выбралась на пленэр…

—А я пью? – вскинула на меня глаза Люба и улыбнулась. – Пьют — это вон там…

И она кивнула в сторону освещенного окна летней кухни, на занавеске которого, словно в театре теней, разыгрывалась замедленная пантомима… По-видимому, мужчины вышли на должный уровень. Хорошо, что Люба вовремя произвела у них отъём спиртного.

—А не обращай внимания, - сказала мне Люба. – Они долго теперь буду за жизнь говорить, пока не уснут. Да ну их! Давай лучше поговорим между собой.

И мы выпили. Само собой, по чуть-чуть. Самогон, конечно, гадость порядочная. И что хорошего в нём находят мужчины? Мы с Любой закусывали самогонную горечь и разговаривали. Поговорить нам было о чём, и мы с удовольствием предавались общению. Говорили много и о разном, иногда принимая по капельке. В буквальном смысле этого слова — по капельке. Голова немножко кружилась, на душе было безмятежно, и спать совсем не хотелось. Стояла тихая летняя ночь. Ущербная Луна, обливая тусклым серебром крыши построек и кроны деревьев в палисаднике, постепенно уходила за лес, но лампочка у крыльца давала достаточную освещенность. От крыльца, на котором сидели мы с Любой, хорошо просматривалось освещенное изнутри окно летней кухни, бетонированная дорожка, ведущая к калитке и сама калитка с частью ограды, а также хозяйственные постройки. Выражаясь мужским языком, у нас была хорошая стратегическая позиция, дававшая великолепный обзор.

От разговоров о настоящем мы постепенно перешли к воспоминаниям прошлой жизни, вспомнили свое босоногое детство. Посмеялись над тем, как тетя Рая гнала нас голышом по сельской улице. Вспомнили, как, нашкодив, прятались от неотвратимого возмездия в крапиве. Поговорили мы и о не слишком весёлых событиях. Люба рассказала мне кое-какие подробности о своём первом замужестве, о смерти первого мужа… Мы немножко взгрустнули, но всё же не настолько, что бы уж, ведь мы были молоды и жизнь продолжалась.

— Ай, — сказала Люба. — Всё в прошлом, что об этом говорить. Сейчас у меня всё наладилось и хорошо. Что было – то прошло. А давай мы по этому поводу по чуть-чуть, а?

—А давай! - бесшабашно махнула я рукой.

Озорник-хмель делал своё коварное дело, легкое головокружение настраивало на приятные мысли, возникающие образы неспешно проплывали перед внутренним взором. Было хорошо. На какое-то время мы замолчали. Меланхолично жевали остывшее кроличье мясо, задумавшись каждая о своём. Всё-таки сказывалась дневная усталость. Пора было отходить ко сну, но было жаль заканчивать хорошие душевные посиделки. Бывают такие хорошие тихие ночи, когда жаль идти спать и хочется сидеть вот так, до бесконечности.

И тут в ночной тишине вдруг отчётливо, громко скрипнула пружина калитки. Мы с Любой как по команде перевели туда взор. Калитка наполовину распахнулась внутрь двора, как бы готовясь не то впустить пришедшего из ночи визитёра, не то выпустить. Но кто мог выходить? Мы все наличествовали. Кто-то пришёл? Кто? Мы с любопытством ждали. Но… Но в калитку никто не вошёл! Спустя какое–то мгновение, достаточное для того, чтобы в проём прошел человек, калитка вновь с громким стуком захлопнулась. Мы оторопело коротко взглянули друг на друга и снова обратили свой взор на калитку. А где же посетитель? Сама по себе калитка не могла открыться, ибо надежно удерживалась достаточно тугой металлической пружиной. Разве что сильный ветер? Да какой к шутам ветер?! Тишина – лист не шелохнётся! Что за мистика?!

Наше ожидание длилось две-три секунды, не более. И тут меня как будто что-то подбросило с места. Я резво вскочила на ноги и в несколько прыжков — а девушка я длинноногая, спортивная! — бросилась к калитке. Рывком, преодолевая усилие пружины, открыла деревянную дверку и выскочила со двора. Было достаточно светло, чтобы хорошо видеть обстановку на пару десятков метров. Быстро глянула в обе стороны — никого. Я отбежала на несколько шагов от ограды и повернулась лицом к дому. По обе стороны от меня уходила дощатая, довольно высокая и длинная ограда. Перелезть через её, чтобы спрятаться, так запросто не получится, ограда — достаточно серьёзное препятствие. Да и вдоль ограды в обе стороны приличное расстояние. Кусты и густая высокая трава отсутствовали. Спрятаться было совершенно негде. Так что я бы всё равно заметила, если бы кто бежал. Но вокруг не было никого, совершенно никого! Да и кого могло принести так поздно? И кому бы понадобилось убегать? Но ведь калитка распахивалась! Мы же это ясно видели! Кто-то же её распахнул? Кто-то же приходил! Или уходил? Но кто?! Человек–невидимка? Глупости, какой невидимка? Чья-то неумная шутка? Кто мог так шутить в такое позднее время? Я в растерянности стояла, оглядываясь вокруг. Ощущения страха не было, но недоумение было очень сильным. Между тем ощутимо светлело, приближался рассвет. И тут я поняла, что совершенно трезвая. Хмеля — ну ни капельки, как будто и не прикладывалась. Совершенно чистая голова. Без всякого, пусть и небольшого, но хмельного морока, который был секунды назад. Просто ощущение какой-то необычной свежести, чистоты, такого необыкновенного душевного подъёма. Сколько длилось такое состояние — я не могу сказать. Но, по-видимому, достаточно долго, что я всё же запомнила навсегда мои тогдашние ощущения.

Потом вдруг как-то разом это непонятное наваждение исчезло, я ощутила стоящей себя стоящей непонятно зачем на сельской улице. Светало. Я недоумённо пожала плечами и вернулась во двор. Люба продолжала сидеть на крыльце, вопросительно уставившись на меня широко открытыми глазами.

— Никого нет. — ответила я на её немой вопрос. — Ничего не поняла я. Кто тогда калитку открывал?

— А я знаю, кто это был. Это он был здесь… Мы сегодня о нём говорили. Вот он и был с нами, слушал, а потом  ушёл...

Люба не произносила имени, но я сразу же догадалась, кого она имеет в виду. Конечно же, речь шла о первом муже, Сергее. Честно говоря, я мало верю в подобные происшествия. Но ведь загадочный факт наличествовал, и было о чем призадумываться. Однако больше мы не произнесли ни слова, а быстро убрали с крыльца остатки наших посиделок и прошли на кухню. Утомленные дневными делами, ночным сафари, самогоном и разговорами, ребята в самых живописных позах спали. Один с комфортом улегся на старом диванчике, второй, словно завсегдатай забегаловок, спал, уронив буйную голову на столешницу, а третий — совсем по вокзальному, откинувшись на спинку стула и склонив голову к плечу. Мы прикрыли стареньким покрывалом спящего на диване, разбудили и перевели в лежачее положение оставшихся двоих, уложив их на топчан. Собрав посуду в стопку и прикрыв её до утра на столе, сами тоже отправились спать.

Уснула я сразу, без сновидений. Ничего мне не снилось, никаких кошмаров или чего-то там такого нестандартного. Нормально я спала.

На утро я и Люба не рассказывали мужчинам о предрассветном происшествии. Да и вообще между собой мы почему-то на эту тему больше никогда не говорили.

С тех пор прошло много времени. А случай этот не забылся, не истёрся из памяти. И я иногда вспоминаю о нём. Ведь открывалась же калитка! Открывалась! Но кто или что открыло её тогда? Ни собака, ни кошка не могли открыть её так широко, наполовину. Так открыть мог только человек, или достаточно крупное животное, например, корова. Но корова спокойно лежала, привязанная у ясель. Да и не откроет ни одно животное калитку так, чтобы самому не показаться в проёме. Может, какой воришка? Но мы сидели на крыльце, двор освещён и нас было от калитки видно достаточно хорошо. Да и не было никого за оградой, я же выбегала, осматривалась. Так и осталось для нас с Любой это происшествие тайной, которую мы никогда не узнаем. В том, что произошедшее тогда нам не привиделось – в этом мы с подругой совершенно уверены. Вот такая загадка. Загадка без отгадки. Может, действительно, права моя подруга и связь с миром ушедших всё же существует? И в редких, исключительно редких случаях наш реальный мир и мир ушедших соприкасаются, порождая вот такие загадочные феномены. И тогда выходит так, что давно ушедшие в мир иной люди иногда появляются среди нас в виде вот таких бесплотных, невидимых призраков, но могущих открывать калитки или как-то по-другому воздействовать на окружающие предметы, повергая тем самым нас в смятение и испуг. Кто знает, как обстоят дела в действительности?

9 апреля– 3 июля 2009г, 2 сентября – 28 ноября 2010 г.

 

НАЗАД