Сердце заколотилось о ребра, по коже пробежал мороз,

живот скрутило страхом. Мне это не понравилось. Совсем не понравилось.

 

Когда мне было 20 лет, наша семья вернулась из Красноярского края на малую родину — в Горно-Алтайск. Это небольшой (около 30 тыс. человек населения) город, хотя он и являлся столицей (и единственным городом!) тогдашней Горно-Алтайской автономной области на территории Алтайского края. Само название его уже объявляет его особенность — он расположен в долине Алтайских гор, в одном из красивейших мест нашей страны. Не зря ведь Горный Алтай называют Сибирской Швейцарией.

Сам город сравнительно молод, основан он в 1824 году переселенцами из Бийска, которые заложили в этом месте село с названием, немного похожим на клич киношных индейцев – Улала. Позднее город носил название Ойрот-Тура, а вот с 1948 года получил уже постоянное теперешнее название — Горно-Алтайск.

Раньше, до революции, здесь была религиозная духовная миссия, позднее — крупный торговый центр, но при Советской власти в городе были построены предприятия легкой и пищевой промышленности, комбинаты строительных материалов, обувная фабрика и другие предприятия. Город постепенно превращался в крупный промышленный центр области.

Папа мой по профессии был буровиком. И потому он устроился на работу в местную ПМК «Водстрой, где ему пообещали предоставить к осени квартиру в строящемся доме, что нас, само собой, очень обрадовало. Ведь жильё — это если не всё, то очень многое. Тем более, в нашем, как шутят юмористы, мерзко-континентальном климате. Меня и маму тоже в эту организацию приняли: меня — секретарём-кассиром, маму — поваром в буровую бригаду к папе. В общем, с работой у нас всё устроилось как нельзя лучше. Единственный минус — нам придётся немного подождать того момента, когда у нас будет своё жильё. Но это был терпимый минус, и мы настроились на недолгое ожидание новоселья.

А пока что временное жильё мы договорились снять у молодого цыгана Антона, в Посёлке (так называлась окраина города, где в те времена селились цыгане). Цыгане — кочевые люди и, конечно, на месте им не сиделось, генетически они не были предрасположены жить оседло, хотя Советская власть и пыталась заставить их осесть на землю. Иногда это получалось, иногда нет, и тогда цыгане вновь срывались с места, уходя табором за горизонт. По-настоящему многие цыгане перестали кочевать лишь тогда, когда оседлали так называемый дефицит, уйдя с головой в торговлю товарами повышенного спроса, алкоголем, а позднее, при рыночных отношениях, и распространением наркотиков.

Но в те далёкие времена, о которых я рассказываю, романтика кочевой жизни еще бурлила в цыганской крови и потому при каждом удобном случае здешние цыгане подряжались перегонять отары овец от монгольской границы до мясокомбината города Бийска. Подобная работа с лихвой заменяла им кочевое приволье. Во время перегона овцы паслись и набирали вес, а сам перегон занимал весь тёплый период года, с мая до октября. В общем. Это была та же самая кочевая жизнь, которая так мила цыганскому сердцу. Да и деньги за перегон платили хорошие. Вообще очень подробно и со знанием дела романтика перегона скота из Монголии красочно описана у известного российского писателя Михаила Веллера, в его биографических записках. Так что сильно интересующихся таким видом деятельности отсылаю по этому адресу.

После того, как мы устроились мало-мало на новом месте, мама с папой сразу же уехали на работу за 500км в поле, в село Кош-Агач (по-русски «Прощай, дерево»), что находится в 150 километрах от монгольской границы. Именно там была расположена буровая вышка. Я же осталась одна в доме на хозяйстве.

После работы конторе «Водстрой» у меня было вполне достаточно времени, чтобы навести порядок в чужом, а теперь временно нашем, доме. Я выбелила стены в двух комнатах и в кухне, всё, что можно, вычистила, выскребла и перемыла. Сами понимаете, сколько нужно переделать работы, чтобы чужое жильё стало в некотором роде своим. Вот этим я и занималась в свободное время. Я даже вскопала и посадила небольшой огород — огурчики, картошка, лук и так далее. И — вы не поверите! — купила поросёнка, правда, он сбежал на следующий день через дырку в заборе, свинья этакая. В общем, я вовсю хозяйничала на небольшом приусадебном  участке.

Мою любовь к земле заметила соседка — замечательный цветовод Мария Семёновна. Именно она предложила мне посадить и цветы, семена которых сама же и принесла. Но я так плотно усадила всё в огороде, что свободное место для посадки цветов оставалось только вокруг дома под окнами. В первый же выходной день я быстренько перекопала эту полоску земли, разборонила и посадила цветочки.

В доме у меня стояла тишина, он не был оборудован радиоточкой-динамиком, а стационарного радиоприемника у нас в то время неимелось. Все свои вещи мы привезли в восьми больших фанерных коробках из-под спичек. Там была наша повседневная одежда. Во времена проживания на севере у моих родителей не было никакой другой мебели, кроме самодельной. Да в те времена её не очень-то и было в магазинах. По правде сказать, за мебелью и не гонялись так, как в последующие времена за всякими польскими гарнитурами, югославскими стенками и голубыми финскими унитазами. Запросы были у людей скромнее. Посуду при отъезде родители раздарили друзьям, а переносной радиоприёмник «VEF» родители взяли с собой на буровую. Так что в свободное от домашних дел время я развлекала себя чтением, а поскольку я очень любила читать, то зачитывалась далеко за полночь.

В тот вечер, о котором хочу рассказать, я, закончив все свои дела посадочные и поужинав, улеглась пораньше и приступила к чтению. Где-то около 23-х часов раздался стук в дверь. Накинув халат, я подошла к двери и спросила:

— Кто там?

Незамедлительно последовал ответ:

— Милиция.

Я спокойно распахнула дверь. В те времена слово «милиция» не вызывало никакой тревоги. На крыльце и вправду стоял милиционер. Он поздоровался, представился и спросил:

— Есть ли еще кто в доме? Что здесь у вас происходит.

Мой ответ его обескуражил. Он удивился, что я в доме одна. Своё позднее посещение страж порядка объяснил тем, что кто-то позвонил в отделение и вызвал милицию по нашему адресу, дескать, происходит что-то непонятное. В те далекие времена милиция, как говорится, реагировала на шорох и, в основном, по-настоящему стояла на страже мирной жизни граждан страны. Убедившись, что я говорю правду, и в доме ничего такого не происходит, милиционер откланялся. На прощание он посоветовал мне быть несколько разумнее и не распахивать дверь неизвестно кому по первому зову: мало ли что может быть. Я призадумалась над его словами, но совсем немного, а потом снова принялась читать.

Книжка была интересная, и спать я улеглась в час ночи. Но едва смежив веки, ещё и не заснув толком, я услыхала тихий, вкрадчивый стук в окно. Ночь была лунной, и я разглядела из-за занавески, что под окном стоит высокий мужчина в кепке, похожий на моего отца. Я очень обрадовалась и подумала, что это приехали родители. Правда, приехать они должны были попозже, через неделю. Но об этом я подумала как-то отвлеченно, вскользь. А сама, обрадовавшись, спросила через окно:

— Папа, это ты?

Мужчина не ответил, но повернулся и пошёл к крыльцу. Нисколько не задумавшись над происходящим, я выскочила на веранду, включила свет и… замерла от страха. Я увидела, как сквозь щелястую дверь веранды кто-то пытается прутиком приподнять дверной крючок, чтобы войти вовнутрь помещения. Прутик был гибкий, а крючок сидел плотно, жёстко. Прутик выгибался дугой, но приподнять крючок не мог. Поэтому открыть дверь таким способом человеку с улицы было затруднительно. Эта задержка меня и спасала. Пока я глядела, как гибкий прутик пытается поддеть неподатливый крючок, до меня наконец-то дошло, что это не папа. Тут я, конечно, заорала от страха. Сильно заорала. У двери стоял топор. Я крепко ухватилась за шершавое топорище, наставила топор лезвием на дверь и закричала неизвестному взломщику:

— Попробуй, зайди только! У меня топор в руках! Башку проломлю!

Прутик, которым шевелили дверной крючок, исчез. Некоторое время за дверью было тихо. Я подумала, что мне удалось отбить вторжение. Однако это была лишь временная передышка. За дверью послышался какой-то невнятный шорох и звяканье, мне показалось, что дверь закрыли снаружи на задвижку, Наверное, чтобы я не выбежала. Сердце у меня колотилось о ребра и, казалось, готово было выпрыгнуть из груди, я совершенно не соображала, что мне следует предпринять, ибо я ведь не знала, что ждёт в ближайшее время. Происходящее мне очень не нравилось, я была сильно испугана, меня била дрожь. И всё же я предприняла кое-какие разумные действия.

Прежде всего, я погасила свет, чтобы тот неизвестный не мог с улицы видеть меня. И теперь в комнатах царила почти полная темнота, слегка разбавленная лунным светом, проникающим через окна. Всего в доме было семь окон. Одно окно имелось в кухонном помещении, в первой комнате — три, а во второй — четыре. Окна были с наружными деревянными ставнями, половинки которых между собой скреплялись с улицы крючком. И вот этот самый таинственный некто, который пытался ранее, откинув крючок, проникнуть в помещение через дверь, начал обходить дом и стал медленно закрывать ставни одну за другой. Сначала одно окно, потом второе. В комнатах становилось совсем темно и мрачно. Меня охватила жуть, но я преодолела своё оцепенение и начала готовиться к отражению предстоящего вторжения. Я ни минуты не сомневалась, что оно незамедлительно последует после того, как все окна будут закрыты и тем самым путь к отступлению мне будет отрезан. Но, готовясь к отражению предстоящей атаки, я не забывала считать закрытые и, тем самым, заблокированные к возможному моему бегству окна. Ведь когда все окна в доме будут закрыты, ночной посетитель снова совершит попытку прорваться внутрь помещения. Я торопливо оделась, чтоб не бежать из дома — если удастся! — полуголой и даже попыталась зарядить папино ружьё, которое висело на  стене. Но не тут-то было. Почему-то в стволе ружья находился шомпол с намотанной на него тряпочкой, он сидел там туго, в темноте я не смогла его вытащить, сколько не пыталась, даже ногти обломала. Тогда я оставила попытку отбиться от злодея «огненным боем» и пошла другим, чисто женским, путем. Я осторожно откупорила трехгранную бутылочку (вот их делали специально такими, эти бутылочки, в темноте не перепутаешь!) уксусной эссенции и вылила ее содержимое в кружку, думая плеснуть непрошенному посетителю в лицо. Не получилось с «огненным боем», тогда будет ему «огненная вода». По настоящему «огненная»! Я была так возбуждена, что почти не почувствовала острый запах эссенции, шибанувший мне в нос. И, тем не менее, резкий уксусный запах всё же встряхнул меня, мысли снова заскакали всполошенными зайцами.

Я тут же вспомнила, что из кладовой клетушке есть ход на чердак. А если неизвестный и настойчивый посетитель вздумает проникнуть через этот ход в помещение? И я, пыхтя от натуги, придвинула на всякий случай к двери кладовки несколько коробок с нашими вещами — забаррикадировалась. Если эта моя баррикада и не помешает злоумышленнику в конечном итоге добраться до меня, то уж точно задержит его на некоторое время. А уж я-то сумею плеснуть в него уксусом, пока он будет протискиваться сквозь забаррикадированный вход. Так я лихорадочно строила планы обороны, двигая по полу тяжелые ящики. В общем, я достаточно быстро — и заметьте, практически в полной темноте, наощупь! — приготовилась к активной обороне своей маленькой крепости. Сделала всё, что смогла, что посчитала нужным, причем в ускоренном темпе. Наверное, сказались гены далёких предков. Ведь в давнишние время славянские женщины наравне с мужчинами стояли за частоколом, обороняя свои посады от супостатов.

И спасение пришло! Наверное, от Бога. Но через соседей. В соседях у меня жила девушка, и вот она-то и пришла с подружками и дружками под окно своего дома. Там под раскидистой грушей у них стоял стол со скамейками. Молодежь расселась, заговорили громко, смеялись. И хотя сидели они с другой, глухой стороны дома, ночной разбойник не посмел завершить свой тёмный план. Он перестал закрывать окна и убрался восвояси. Растворился в ночи. Откуда и пришел ранее.

А я с топором в обнимку так и просидела до рассвета у входной двери, не сомкнув глаз.

Утром я увидела на моих цветочных грядках под окном следы от резиновых сапог большого, 45-го размера. Я пошла в милицию, но на моё устное сообщение у стражей порядка почему-то на этот раз не было острой реакции и желания помочь. Вчера было, а к утру рассосалось. Посоветовали они мне у кого-нибудь или переночевать, или позвать к себе на ночлег, или же хорошенько закрыться. Вот так. Сразу три варианта на выбор. А я тогда не сообразила, что заявление надо в письменном виде подать, не знала же тогда, как правильно поступать в таких случаях. И еще мне в милиции посоветовали разыскать нашего участкового по домашнему адресу, поскольку был выходной у него, и сообщить ему о своих ночных страхах.

Вышла я из здания милиции, но искать участкового не стала. Чем он мне поможет? Не будет же он часовым стоять всю ночь у моего крыльца? Поехала я к дальней родственнице–старушке, попросила её ночевать у меня. Но после моего рассказа та перепугалась до смерти и наотрез отказалась выполнить мою просьбу. Предложила ночевать у неё. Но как мне уйти из дома? Если некие лиходеи решились проникнуть в дом, то ведь и обворовать запросто могут. Унесут ведь не только наши коробки с вещами, но ещё поснимают и ковры хозяйские. А в то время ковры были редко у кого, и ценились дорого. Пошла тогда я к соседу дяде Мише, рассказала о ночном происшествии, он отнёсся с пониманием к моему рассказу, сладил мне хороший крепкий внутренний засов на двери и зарядил папино ружьё. А стрелять-то я умела, с папой не раз ходила на охоту в тайгу. Правда, стреляла я только по банкам консервным. Но ружье в руках умела держать, и где надо нажимать — знала. Так что воспользоваться оружием могла и потому справедливо полагала себя способной отбить нападение.

А после обеда ко мне пришла цыганка Ольга, тётка хозяина нашего дома. И завела она какой-то пустяковый разговор, непонятно к чему и о чём. Такое впечатление складывалось, что хочет она втянуть меня в какую-нибудь беседу, чтобы нечто такое вызнать. Слушаю я её, как она мудрит чего-то, и не могу толком понять, что же ей надо. И тут меня торкнуло, просветлело в мыслях, я поняла, что прошедшей ночью у нашего дома проказничал её муж, то есть дядька нашего хозяина Антона — цыган Прокопий. Перед этим дня за два этот дядька уже приходил, правда, днём, за упряжью для коня. Однако я не отдала хозяйское добро, справедливо рассудив, что я не вправе распоряжаться чужими вещами. А еще до этого Прокопий приходил поздно вечером и предлагал купить у него пуховую шаль. Прокопий был здоровый такой цыган, лет за 60, крепкого телосложения, заросший седой бородой и с зыркающими из-под кустистых бровей нахальными глазами. В общем, классический цыганский тип, который не только своего не упустит, а ещё и чужое прихватит. Кстати, он и носил резиновые сапоги. Быстро сложив всё это в уме, я окончательно уверилась в правоте своих догадок.

И потому, не вникая особо в навязчивые расспросы Ольги, я сказала ей, чтобы Прокопий не приходил ко мне ни днём, ни ночью, иначе напишу на него заявление в милицию. Причем высказала я свой ультиматум в довольно грубой, для доходчивости и пресечения возможной дискуссии, форме. Известно ведь, что цыгане — народ прилипчивый и отделаться от них не так-то просто. Потому я высказалась достаточно резко, это подействовало и Ольга, скомкав разговор, быстренько ушла. Я прекрасно поняла, что Ольга приходила «на разведку», хотя о своём ночном происшествии я не распространялась. О произошедшем ночью знали совсем немногие люди, и «вычислить» того, кто мог раззвонить об этом, не составило большого труда. Скорее всего, это жена дяди Миши, который сладил мне засов, разнесла «благую весть» по Посёлку.

Вечером я снова зашла к дяде Мише зачем-то, наверное, за моральной поддержкой, так всё равно после прошлой ночи страшно было оставаться в доме одной. И что интересно, вслед за мной  заваливает во двор соседа и цыган Прокопий. Вошёл он во двор и понёс на меня, что, дескать, я на него напраслину наговорила. И так энергично и убедительно он меня укорял, что мне и вправду стыдно стало. Я глаза опустила, уставилась в землю и вдруг увидела его здоровенные сапоги – стыд как рукой сняло. Я ему тогда и говорю, спокойно так:

— А следы сапог под окнами остались и в милиции разберутся, чьи это сапоги там топтались.

Прокопий сразу смолк, как будто ему кислород перекрыли. Молча пошлепал губами и направился к калитке. Только на прощание обернулся и, сверкнув своими глазищами, предупредил, у нас, мол, посёлок неспокойный, тут могут запросто убить.

Пугать, то есть, вздумал. А вгорячах не взял в толк, что и соседи слышали его угрозы. Конечно, не думала я, что и взаправду он меня убьёт средь бела дня, но все равно неприятно было такое слышать. Кто их знает, цыган? Не совсем понятные они люди, так что всего можно от них ожидать. В общем, немножко меня это, как сейчас говорят, напрягло.

Но дней через пять вернулись с полевых работ мои родители. А затем приехали сёстры-школьницы, они оставались на севере до окончания учебного года и моё одиночество в доме закончилось. А вместе с окончанием одиночества развеялись и мои страхи-опасения.

Вот такой случай, произошедший со мной, научил меня осторожности. Да и кое-чему другому. До этого происшествия я была атеисткой. А после той страшной ночи я начала задумываться о существовании Бога. Ведь я молилась, и это помогло мне избежать встречи с незваным ночным гостем. Или что-то другое? Но ведь помогло же!

НАЗАД

 

Подготовлено к публикации на сайте в ноябре-декабре 2013 года